
Онлайн книга «Убийство со взломом»
– А кто отец ребенка? – Этого Джонетта мне так и не сказала. – А она знала? – спросил Питер. – Конечно знала. – Женщина метнула в него сердитый взгляд, словно швыряя обратно ему в лицо такое скверное предположение. – Просто не удосужилась мне сказать, вот и все. Итак, в деле обнаруживались некоторые факты, полицией упущенные. Что не удивило Питера. – Так кто же говорил дурное про вашу внучку, миссис Бэнкс? – В точности, с именами, не припомню. – Соседи или родственники парня? – Не помню я, и все! – Из ваших недавних слов я понял, что, несмотря на возраст, вы ни на память, ни на сообразительность не жалуетесь. Она пожала своими по-цыплячьи худенькими плечами. – Джонетта рассказывала, что Даррилу не велели с ней встречаться. Его отец говорил, что будущему доктору не к лицу такая девушка. Слишком уж темная, на их вкус. – Сказано это было горько, с пониманием всей иронии, заключенной в подобном высказывании. – Они считали ее дурной девушкой и все талдычили и талдычили это ему, так что он прямо с ума сходил. – Ну а какая она была девушка, миссис Бэнкс? – Ну, погуливала она, когда была помоложе, – начала развивать тему миссис Бэнкс. – Сначала с кем ни попадя, наркотиками баловалась, – словом, ни в чем себе не отказывала, делала что хотела, как и многие. Было время, когда она мужиков меняла, но потом у нее родился ребенок, и она вроде остепеняться стала. Он вспомнил, что в заключении медицинского эксперта упоминались роды. – Что вам известно о человеке по имени Вэйман Каротерс? – А, это тот дурак, про которого в газетах писали… – Ну, продолжайте. – Поговаривали, что когда Джонетта принимала участие в кампании, она кое-что слышала. – В какой кампании? Избирательной кампании мэра? Миссис Бэнкс взглянула ему в глаза – прямо и с абсолютным хладнокровием. – Угу. Предвыборные обещания, шумиха, темные пятна и деньги, крутившиеся в кампании по выборам мэра до сих пор, были живы в коллективной памяти горожан, наблюдавших это захватывающее дух и опасное политическое балансирование. По существу, кампания являлась кратковременной гражданской войной, в которой мэр победил, не только перетянув на свою сторону голоса либерального белого электората, но и обладая куда как более мощной армией стихийных организаторов, обеспечивавших голоса чернокожих. Машины с громкоговорителями медленно объезжали негритянские кварталы в Северной и Западной Филадельфиях, призывая всех и каждого отдать свой голос за представителя черных демократов. Избирательные участки устраивались в подсобках маленьких бакалейных лавочек, в государственных школах, в подвальных помещениях церквей, даже в частных домах. Белые кандидаты – республиканец и демократ – далее и не пытались бороться здесь за голоса, они лишь воздвигли на телеграфных столбах несколько плакатов и ретировались, сосредоточив свои усилия в итальянских и ирландских районах. В Филадельфии голоса чернокожих, если их много, способны склонить чашу весов. – Она сидела на телефоне. Да и все знают, откуда этот новый мэр брал денежки. Джонетта как рассказывала: каждый день приходил человек с мешком денег – быстренько так приходил и уходил, а она потом слышала, как в заднем кабинете деньги считают. – И сколько там было денег? – Она говорила, что, видать, тысяч десять каждый день они получали. Иногда они что-то тратили – еду покупали, бензин там для машины мэра или другой какой, – словом, на всякое такое. Ну и на что-нибудь нужное. Но она знай помалкивала, да вы и сами знаете, откуда эти деньги брались. – Откуда? – Ой, да что я вам рассказываю! Каждая крупная избирательная кампания имеет свою определенную сеть финансирования, большинство источников легальны и подотчетны, но есть и не вполне легальные – либо поступающие от лиц, предпочитающих оставаться в тени, либо же от лиц, общение с которыми кандидат не хотел бы афишировать. – И она решила никому об этом не рассказывать? – спросил Питер. – Ну, думаю, ей хотелось остаться со своим парнем, вот она и помалкивала насчет того, кто приходил и уходил. Инстинкт подсказывал Питеру не торопиться с выводами – ведь пока что женщина ограничивается намеками, ничего существенного она ему не сообщила. Ничего, что могло бы требовать подтверждения. – Вы говорите – разрешите мне повторить, чтобы проверить, правильно ли я вас понял, – что Джонетта была в курсе избирательной кампании мэра и знала о каких-то людях, дававших деньги? Женщина нетерпеливо цокнула языком, раздраженная тупостью этого белого, и гнев позволил прорваться наружу ее глубокой обиде и возмущению. – Что я тут битый час вам толкую, так это то, что девочка понимала, что нашла хорошего человека и что они любили друг друга, но из семьи он был такой, что не подступишься, и родные его считали, что связался он с дешевкой, черной девкой из Северной Филадельфии, а они-то уж сколько лет как деньги лопатами гребут, что они фу-ты ну-ты какие люди, а тут вдруг еще девка что-то прознала! Болтают вот про общинность, а самим на всех наплевать, кроме как на себя и таких, как они сами. И знаете, я даже понимаю, чего они так всполошились. Ведь не немая же она, поди, была, и слава тебе, Господи, да, слава тебе, Господи! – Она взглянула в окно и вдруг поднялась и с удивительной быстротой заспешила к двери. – Тайлер! Питер, сидя, обернулся. Чернокожий мужчина, чье лицо скрывали темные очки и шляпа, держал на руках ребенка – мальчика лет трех; держал он его как-то подмышкой, словно куль с бельем. Мальчик был в теплом комбинезоне и вязаной шапочке; увидев прабабку, он стал хныкать. Мужчина указывал пальцем на мальчика и махал руками, призывая миссис Бэнкс, уже выходившую из ресторана. – Миссис Бэнкс! – крикнул Питер. – Погодите! Он бросился за нею следом и был у самой двери, но тут выскочил другой чернокожий и налег снаружи на дверь. Питер увидел, как мужчина в очках, подгоняя миссис Бэнкс с ребенком, заворачивает с ними за угол. Питер со всей силы толкнул дверь, действуя коленями и бедрами. Дверь не шелохнулась. Морозное стекло запотело от веявшего из ресторана теплого воздуха, и Питер плохо видел сквозь него. Он яростно протер стекло и приник глазом к образовавшемуся просвету. По другую сторону двери, в шести дюймах от него, было лицо второго чернокожего – бесстрастное и в то же время невероятно грустное; такого выражения нестерпимой горечи в глазах, в том, как были сжаты сухие губы, Питеру, пожалуй, не приходилось еще видеть. Брови мужчины перерезали давние следы порезов и шишек, нос, видимо, был когда-то сломан, вдавлен. На подбородке ото рта шел извилистый темный шрам – нелепая гримаса изуродованной плоти. Мужчина проверил, ушли ли остальные, потом взглянул в уставившийся в него через затуманенное стекло одинокий глаз и молча покачал головой. «Не лезь», – казалось, говорили грустные глаза мужчины, серые круги под этими глазами свидетельствовали о невыразимых страданиях, которые претерпевал этот человек и, возможно, причинял другим. В лице чернокожего была какая-то мертвенность – слишком много злобы и гнева знал он на своем веку. Затем словно бы кто-то рывком оттянул его от стекла, и человек отпрыгнул. Питер неуклюже вывалился в дверь. Он попробовал догнать мужчину, но тот скользнул в толпу покупателей и исчез. |