Книга Кукольник, страница 37 – Родриго Кортес

— Тогда надо прямо сейчас идти, масса Джонатан, — серьезно произнес Платон. — Сейчас там как раз восемь ниггеров, и больше сегодня уже не будет — слишком поздно.

Джонатан неохотно оторвался от чертежа.

— А на завтра перенести никак нельзя?

— Завтра ведь воскресенье, масса Джонатан, — развел руками раб. — А ну как набьется десятка полтора? Можем не управиться.

Джонатан задумчиво оттопырил нижнюю губу, встал из-за стола и подошел к полке, на которой по соседству с Цезарем и Декартом улыбалась голова Аристотеля Дюбуа.

— А этих до утра сделать успеем?

Платон почтительно склонился.

— Если масса Джонатан не передумал делать это вместе со своим преданным рабом, к утру управимся. Великий Мбоа нам поможет.

Джонатан коснулся одеревеневших десен бывшего служителя Мбоа и резко повернулся к Платону:

— Тогда вперед!

Они отправились к перекрестку на лошадях. Но за сотню футов до злачного места Платон завел кобылу в густые заросли ивняка и развернул тряпицу с инструментами.

— Это вам, масса Джонатан, — протянул он хозяину кривой каменный нож.

Джонатан взвесил нож в руке и, улыбнувшись, вернул его негру и достал свой, недавно купленный в городе, — стальной, с красивой костяной ручкой.

— Только Шимански не трогай, — строго предупредил он, — я его сам буду разделывать. А ты возьмешь на себя ниггеров.

— Как прикажете, масса Джонатан, — склонился раб. — Только учтите, Джонни — мужчина крепкий.

— Думаешь, не справлюсь?

Платон хитровато усмехнулся в седую курчавую бородку.

— Я этого не говорил, масса Джонатан. Просто я знаю Джонни; года два назад его четверо бродяг ограбить хотели…

— И что? — насторожился Джонатан.

— Не получилось, — осклабился негр. — Они, конечно, люди не благородные, но тоже крепкие… были.

По спине Джонатана пробежал и ушел куда-то в поясницу легкий холодок. Он глянул на тонкую алую полоску заката и, сбрасывая наваждение, тряхнул головой:

— Справлюсь.

Первым в кабачок зашел Платон, и Джонатан, сгорая от сладострастного предчувствия, стал ждать условного сигнала. Но прошло три минуты, четыре, десять, а чертов ниггер все не выходил, и ровно через полчаса Джонатан сунул руку в карман, еще раз убедился, что его складной нож на месте, и решительно выбрался из кустов. Подошел к двери, выждав с минуту, потянул ее на себя и по возможности тихо скользнул внутрь.

Осмотрелся и, как должное, отметил, что гомон сгрудившихся у грязного, липкого от недобродившей браги стола чужих незнакомых рабов стихает. Кинул взгляд в сторону стойки и приосанился. Джонни Шимански с враждебным любопытством смотрел прямо на него.

— Привет, Джонни, — чтобы сказать хоть что-нибудь, важно обронил Джонатан.

— Здравствуйте, мистер Лоуренс, — прищурился кабатчик. — Какими судьбами? Если насчет негров, так из ваших здесь только один, вон, у окна. Можете забирать.

Джонатан окинул ниггеров быстрым взглядом. Если не считать притулившегося у окна Платона, их было восемь.

«То, что надо», — подумал он и снова ощутил этот легкий холодок в пояснице.

— Негра-то я вижу. А вот приличная выпивка у тебя есть? — медленно тронулся он с места и подошел к стойке. — Коньяк, виски?

Трактирщик смотрел на него со смесью недоверия и оторопи. Неглупый человек, он понимал всю противоестественность появления здесь одного из крупнейших землевладельцев округа.

— Коньяка нет, а виски найдем, — пробормотал он.

Джонатан кинул взгляд назад. Платон так и сидел у окна, даже не шелохнувшись.

«Черт! И чего он медлит?» — недоумевал Джонатан.

— Держите, мистер Лоуренс, — осторожно пододвинул к Джонатану маленький стаканчик Шимански. — Только учтите, я ворованное не скупаю. И вынюхивать здесь нечего.

Джонатан поднес стаканчик к губам, демонстративно понюхал и, покачав головой, поставил его на место.

— А если под стойкой посмотреть?

Шимански побледнел. Джонатан усмехнулся, тронулся вдоль стойки, обогнул ее с краю и наклонился. Набор хороших плотницких инструментов — явно из поместья Бернсайдов, отделанная серебряными бляшками уздечка…

Джонатан поднял взгляд — Шимански стоял ни жив ни мертв.

— А говоришь, ничего ворованного нет! — улыбнулся Джонатан.

Шимански сглотнул и злобно посмотрел в сторону притихших ниггеров.

— Пошли вон! У меня на сегодня закрыто.

Джонатан тревожно глянул в сторону вставших со скамьи рабов.

«Черт! Уйдут ведь!»

— Всем стоять! Стоять, кому сказал!

Негры встали как вкопанные. Собравшиеся здесь без разрешения, а точнее, вопреки воле своих господ, они уже почуяли запах крупных неприятностей, но ослушаться белого землевладельца не смели.

— Вот так… — смущенно прокашлялся Джонатан, лишь теперь осознавший, что они могли и не послушаться, а просто броситься к дверям и раствориться в навалившейся на землю темноте. — А теперь всем к стене. Лицом к стене, я сказал!

— Что ты хочешь? — раздался сзади напряженный голос трактирщика.

— Сейчас узнаешь, — едва удерживая нервическую дрожь в голосе, отозвался Джонатан и поймал взгляд своего раба. — Обыщи их, Платон, и смотри, чтобы они вели себя тихо!

Раб понимающе кивнул и прошел вдоль рассредоточившихся вдоль стены ниггеров.

— Что тебе надо, Лоуренс? — уже с вызовом в голосе спросил Шимански.

Джонатан повернулся к трактирщику. Его уже вовсю колотила дрожь предвкушения.

— Поговорить надо, Шимански.

— Ты же знаешь, твоих у меня не бывает! — стал защищаться тот, и вдруг его взгляд упал на уздечку. — А как сюда это попало, я вообще не знаю!

Джонатан сунул руки в карманы сюртука и двинулся прямо на трактирщика. Один шаг, второй…

— Да и кто ты такой? — возмутился тот и отступил на те же пару шагов. — Кто ты такой, Лоуренс, чтобы учить меня?!

Джонатан шагнул еще, затем еще, а затем услышал за спиной сдавленный хрип и понял, что пора.

— Что тебе надо? — уже испуганно завопил Шимански и ткнулся спиной в угол. — Ты что делаешь?!

Джонатан вытащил из кармана нож, выбросил сверкающее лезвие наружу и, одним прыжком сократив расстояние до нуля, ударил трактирщика в живот. Что-то хрустнуло и, ударившись о стойку, зазвенело. Джонатан удивленно глянул на свой сжатый кулак. Вместо хищно сверкающего сталью лезвия из рукояти выглядывал жалкий обломок.

Едва Джонатан сделал первый выпад, Платон принялся резать безоружных, покорно стоящих лицами к стене рабов, как свиней. Первых он застал врасплох, но затем кто-то упал на колени и начал просить пощады, кто-то кинулся бежать, но старый верный раб знал: уйти не должен ни один.