Онлайн книга «Сумасбродка, или Пикник для лишнего мужа»
|
– Что надо? – лениво спросил дежурный, открывая глазок. – Быстрее, тут девочка умирает! – истошно закричала я. Дежурный вызвал санитаров, и Таньку унесли. Я с трудом сдерживала слезы. Вскоре пришел начальник и попросил нас объяснить, что произошло. Я понимала, что если выдам девчонок, которые душили Таньку, то мне присвоят звание «стукач». Это в колонии хуже смерти. Меня будут бить на каждом шагу и подстраивать всякие гадости. Конечно, тех, кто хотел убить Таньку, накажут, но за стукачество я пострадаю ничуть не меньше. – Ну что же вы молчите? – посмотрел на меня начальник. – Рассказывайте, что произошло? – У Тани, наверное, астма. Ей не хватало воздуха. Я проснулась от того, что она громко стонала. Я испугалась за ее жизнь и позвала дежурного. – Странно, – прищурил глаза начальник. – Врач установил, что осужденную душили. На шее остались синяки. Я хочу знать, кто ее душил. Девчонки опустили глаза и напряглись, искоса посматривая на меня. Я постаралась сделать удивленный вид и растерянно пожала плечами: – Извините, ничем не могу вам помочь. Я рассказала то, что видела сама. Может, кто-то и вправду ее душил, но я не знаю, кто это сделал. Мне очень жаль. Начальник хмыкнул и вышел из секции, громко хлопнув дверью. Следом за ним вышел дежурный. Девчонки молча легли спать. Я лежала и думала о Таньке. Где она и что с ней? На этот вопрос мне никто не ответит. Здесь вообще не принято задавать вопросы, это я поняла с первого дня пребывания в колонии. На следующий день мне разрешили свидание. Удивившись, я прошла в специально оборудованную комнату и увидела... Верку. – У нас всего час. Долгосрочное свидание мне не дали, ведь я не мать и не муж, – вздохнула она. Я не произнесла ни слова. – Я привезла целую сумку вещей, – продолжала Верка, – еды набрала на всю зарплату. Приехала рано утром, но очень долго простояла в очереди. Затем прошмонали меня по полной программе – делали досмотр, проверяли, нет ли спиртного. Повыбрасывали половину того, что я тебе привезла. Даже вязаный шарф выкинули, сказали, что в колонию вязаное вообще привозить нельзя. Мол, заключенные могут распускать нитки и вить веревки. Фланелевый халатик тоже не разрешили. Не знаю почему. Я слышала, что в колонию можно передавать только темные вещи, светлые нельзя. Я специально съездила на базар и купила темный фланелевый халатик. Твой размерчик. Сорок четыре. Темно-синего цвета. Не взяли, заразы! Теплые сапожки не взяли. Зима на носу. Они что у вас, сдурели, что ли? – Мне и в казенной одежде неплохо, – тихо сказала я и исподлобья посмотрела на Верку. – Телогрейку и валенки дадут. Перезимую. – Дашенька, ты так похудела! Сама на себя не похожа... – На Веркиных глазах показались слезы. – Стала как жердь, взгляд бегающий, словно ты чего-то боишься... – Посиди тут, я посмотрю, какой у тебя взгляд будет. – Я тебе суп привезла, курицу, пирожки, колбасу. Наверное, пока до тебя передача дойдет, половину съедят, тебе самый мизер достанется. Дашка, ты уверена, что выдержишь свой срок? – Постараюсь. Здесь тоже жить можно. Ты с мужем приехала или одна? – Одна. – Скажи, Верка, вы ходили в милицию, ведь я так и не нашла денег? – в упор спросила я сестру. – Нет. Какая, к черту, милиция... Мы туда и не собирались идти. Просто хотелось тебя немного припугнуть, и все. Хотели, чтобы ты с Глебом помирилась и нам деньгами помогла. Неужели ты думаешь, что у нас хватило бы подлости пойти в милицию? Ты что, Дашенька! – залилась краской Верка. – Попугать, говоришь, – усмехнулась я. – Хорошо же вы меня попугали, что я на три года в колонию общего режима загремела! Пугачи! Так напугали, что до сих пор трясусь! – Извини, мы не знали, что так получится... – Макса нашли? – Нет. – Веркины глаза как-то странно забегали, и я поняла, что она что-то явно недоговаривает. – А мать его ищет? – Ищет, только никак не может найти. Он пока числится без вести пропавшим. – А почему меня о нем никто не спрашивает? – Кто тебя спросит, если ты здесь сидишь? – смутилась Верка. – Ты мне все говоришь или что-то скрываешь? – Все, – тихо сказала Верка. – А как мать Макса отреагировала на то, что меня посадили? – Да никак. Она тебя знать больше не хочет. – Моя квартира закрыта? – Закрыта. В ней никто не живет. Дашенька, ты только не волнуйся, про Макса мы никому не расскажем. – А я и не волнуюсь. Ладно, Верка, мне пора. Нам больше не о чем говорить. Семейного тебе счастья и побольше денег. Все-таки нехорошо как-то получилось. Я-то, дура, думала, что вы всерьез меня на пушку взяли, а вы, оказывается, просто попугать решили... – сквозь слезы улыбнулась я. – Подожди. Мы говорим еще только двадцать минут. У нас еще сорок минут осталось. – Хватит и двадцати. Сорок минут – это слишком много. – Ты прости меня, если можешь. За все... – Я не злюсь. Я вас с Кириллом давно уже простила. Что мне на вас злиться? Вы для меня чужие люди. У вас своя жизнь, а у меня своя. У нас ничего не может быть общего. Я рада, сестренка, что у тебя неплохо идут дела. Извини. Я встала и направилась к выходу. – Даша! – окликнула меня Верка. – Стой. Я хочу, чтобы ты на меня не обижалась. – Я уже не в том возрасте, чтобы на кого-то обижаться. Я просто не хочу тебя больше знать. Вернувшись в секцию, я села на кровать и смахнула слезы. Ближе к вечеру мне принесли передачу. В колонии есть такой закон. Передачами нужно делиться даже с теми, кто тебе неприятен. Пожадничаешь – изобьют. Кроме того, процветает натуральный обмен. За пачку дешевого чая можно получить приличные джинсы или неплохую юбку. Впрочем, хорошие вещи забирают себе надзиратели, а нам отдают те, что похуже. Вот и халат отобрали только потому, что он новый. «Зря сестрица потратилась», – злорадно усмехнулась я. |