Онлайн книга «Знак неравенства»
|
— Девочка бедная моя!.. Какая ужасная история!.. — Сейчас мне кажется это даже смешным, а тогда я так переживала. Я ведь столько мечтала о театре. Просто я не была готова. — А что вам говорила ваша матушка? — Мама у меня человек очень… хороший, принципиальный, но тоже в чем-то очень романтичный. Она советовала мне не бросать сцену, бороться за свое место в театре… Мама говорила: не обязательно же бороться их методами, можно просто хорошо петь, искренне любить свои роли, никому не вредить… А мне стало неинтересно, неприятно… совершенно не хотелось им что-то доказывать — что я не стремлюсь сразу, любыми путями получить все первые партии. А сколько я слышала сплетен, лучшие подружки рассказывали друг про друга такие сокровенные тайны, и за спиной смеялись, и ругали действительно лучших… А уж лучшие!.. Был такой случай, я сама все это видела… Одна наша примадонна в возрасте шествовала со сцены в свою персональную гримерку. На ней было огромное парадное платье на металлических обручах, и на узкой лестнице она просто смела платьем хористку, тоже не очень юную, да так, что той два зуба пришлось вставлять — она упала и пролетела целый пролет. И потом две недели все до изнеможения перемалывали этот случай — что, да как там произошло, все переругались, даже те, кого в тот день не было в театре… А я представила — вот буду такой примадонной, чудовищем с луженой глоткой… — Оборотная сторона искусства, ничего не поделаешь… — покачал головой Эммануил. — Артисты в большинстве своем — как эгоистичные, глупые дети, совершенно наивные и беспомощные в реальной жизни. И либо принимать этот мир, либо сразу уходить, если это столько сил душевных отнимает. Вы — девочка тонкая, чувствительная… Но какой же у вас чудесный голос! Спойте мне, прошу вас, Аленушка! — На бис? — Алена улыбнулась. — «Прилягте, барыня…»? — Что угодно! Алена вздохнула и, только чтобы не спорить, согласилась: — Хорошо. — Прямо сейчас спойте, прошу вас! Здесь есть прекрасный инструмент. Я сам иногда тут играю, под настроение… Алена с сомнением взглянула на кремовый рояль, стоящий в углу зала. — Эммануил Вильгельмович… наверно, как-то неудобно… Эммануил встал и, умоляюще сложив руки, стал вдруг нараспев декламировать: — Я стар, уродлив и смешон, Но я еще могу любить, Пусть и не смею быть любимым, Пусть и не смею говорить, Что жизни без тебя лишен… Алене стало очень неудобно. Она вдруг поймала выразительный взгляд мужчины в другом конце небольшого зала. — Я тоже смешна и гм… уродлива… — прервала его девушка. — Вы — королева! — громко возразил Эммануил. Алена встала. — Хорошо. Пойдемте. Когда Алена подошла к роялю, Эммануил опять всплеснул руками: — Вы знали, что здесь рояль цвета слоновой кости! У вас такое же платье! Вы необыкновенно смотритесь! Алена поправила платье и проговорила: — Это они, наверно, тут знали, что в это платье еще влезет мой живот… И рояль такой поставили… Мужчина, давно оставивший свою газету и все слышавший в тишине небольшого зала, слегка улыбнулся. Эммануил, как будто не замечая зрителя, продолжал, подкручивая для себя повыше красную лакированную табуретку у рояля: — Прошу, моя королева. Что вы желаете спеть? — Я желаю… — Алена чуть прищурилась, потом кивнула сама себе и негромко проговорила: — Выступает Алена Ведерникова… За роялем… Вы знаете «Шведскую песню» Грига? — Девочка моя, лет сто двадцать назад бедный маленький Эммануил подрабатывал тапером. Я знаю вообще все. Алена спела недлинное произведение, после чего мужчина захлопал, подошел к ней и поцеловал руку. — Так, так… — засуетился Эммануил и повел Алену обратно к столу. Когда они снова сели, Эммануил допил ликер, подлил себе еще и отставил рюмочку. — Я, кажется, сейчас сделаю что-то очень неожиданное. Девочка моя… Только не прерывайте меня! Мне пятьдесят семь лет… Я никогда не был женат, так случилось. У меня нет внуков и детей. И я… — Эммануил Вильгельмович, давайте не будем сегодня говорить ни о чем печальном… — Нет-нет! Ни в коем случае! Я говорю о прекрасном! Будьте моей женой, Алена. Жаль, маменьки моей нет уже с нами, она бы вас полюбила… Я усыновлю вашего ребенка… или удочерю… Хотя… Я не думал точно об этом, но ведь и усыновлять не придется, если вы согласитесь выйти за меня замуж: это же будет как бы и мой ребенок… Прошу вас, Алена, только не говорите мне «нет»… Алена не знала, как ответить, чтобы не обидеть пожилого человека. — Я… — Не говорите ничего! — прервал ее композитор. — Подумайте, посоветуйтесь с вашей матушкой. Я не буду ни на чем настаивать… Я так одинок, Алена… вы осветите мою жизнь. Я дам вам все. Вы будете петь, у вашего ребенка будет отец, я буду его любить, кормить, у вас не будет никаких проблем… у меня прекрасная квартира, огромная дача в Голицыне, которая мне совершенно не нужна — не для кого там что-то делать… Хотите, можем жить там весь год… Все будет так, как вы захотите… Вы любите цветы? Там есть второй дом, пустой совсем, можно сделать в нем оранжерею… Вы будете растить ребенка и выращивать цветы… И петь по вечерам… Вы, наверно, не думали об этом… Но встреча наша не случайна. Я знаю это… Алена остановила его: — Я… Я не могу… вам ничего сейчас сказать, Эммануил Вильгельмович… — Не говорите! Не говорите! Я не буду ограничивать вашу свободу. Пусть приходят ваши подруги… Мы будем ездить за границу три-четыре раза в год… У вас будут сольные концерты в Москве и Петербурге… За границей, если захотите… Все мое будет ваше… Мое сердце, моя жизнь… — Я… подумаю. Спасибо, Эммануил Вильгельмович… — Вы обещали не называть меня по отчеству… — Простите, я по привычке… Пойдемте, Эммануил, пожалуйста, я хочу подышать немного… Эммануил тут же вскочил, отодвинул ее стул, подал ей руку, при этом чуть споткнулся, задев за стол. — Идемте, девочка моя, идемте… — Сделав знак официанту, он торопливо достал деньги, оставил их на столе и поспешил за Аленой. Уходя, Алена все время чувствовала на себе взгляд мужчины за столиком. Того, другого, который не хлопал и жадно пил воду… И ее не оставляло чувство, что она совсем недавно где-то его видела. То ли в парке, то ли еще где-то… такая обычная, невыразительная внешность… Наверно, показалось, решила Алена, пытаясь сосредоточиться на том, что ей говорил Эммануил. — Вы можете петь любую, самую сложную партию, v вас такой диапазон… такие обертона… летящие верхние ноты, без этого навязчивого тремоло… шелковый, чистейший голос… и мягкие, атласные низы… Такая хрупкая девочка, и такой голос… Вы не знаете, не цените себя, вам нужен человек, который поможет вам выбраться. Понимаете, девочка моя?.. Это теплое нижнее ми-бемоль, когда вы спели сегодня… как будто кто-то взял меня рукой за сердце и больше не отпускает… |