Книга Там, где трава зеленее, страница 51 – Наталия Терентьева

— Подождите. — Чья-то рука с платком закрыла мне рот, видимо желая меня высморкать. — Сейчас… Не надо так… Идите сюда. — Большие руки в мягком свитере обняли меня, спрятав от окружающего мира.

Я затихла. Не открывая глаз, я почувствовала легкий еловый запах с едва уловимой горчинкой. М-м-м… я знаю этот запах, знаю, я много лет покупала его для Виноградова… Господи… меня затрясло, темнота вокруг меня сгустилась, меня, видимо, еще крепче обняли, и я ощутила, что земли, вернее, табуретки больше подо мной нет, что я плыву или еду куда-то… было темно, тепло и ужасно легко…

— Ну вот, хорошо, не нужно, уже наплакались… Или еще немножко? — Голос был совершенно незнакомый.

Но слезы действительно перестали течь. Я чуть-чуть посидела в темной, теплой клетке чьих-то рук и стала вылезать.

Я увидела перед собой незнакомое лицо. И знакомое одновременно.

— Я не узнала ваш голос… — услышала я собственный голос, охрипший от слез. — И вас сначала не узнала. Вы совсем другой.

— Надеюсь, я не похож на того, кто вас обидел.

— Нет… Нет. Вы на себя не похожи… когда вблизи. И на него — нет.

— Очень внятно объяснили. — Мне показалось, что он улыбается в темноте. — Ай-яй-яй… — Он сел вместе со мной на руках, убрал мои намокшие от слез пряди с лица и еще вытер мне лицо платком. — Платочек возьмете, постираете и вернете мне в первый рабочий день. — Анатолий Виноградов, а это был, теперь я это точно видела, — он, сунул мне в руки мокрый платок.

— Я… не пойду к вам на работу… я не могу…

— Это почему? Не нравится? Ну подождите, подождите, вы не плакать опять собрались?

— Нет. О работе я не могу сейчас… думать.

— Хорошо. Это потом. А вы вот сядьте, — отсадил меня со своих колен. — И расскажите мне. Хотите, проведу допрос? Профессиональный?

— А… вы допросы проводили?

— А то! Вы же ловко меня сразу раскусили! Тупой чурбан, вояка, фээсбэшник…

— Женщины любят военных. — Я, к ужасу своему, засмеялась. — У меня, кажется, истерика, извините.

— Нет, почему, это вы шутите. Слава богу. Пойдемте куда-нибудь, вы попьете водички, умоетесь и расскажете мне, кто же или что же вас так обидело. Вы не курите?

— Н-нет…

Несколько раз за восемь лет, что я не курю, когда меня совсем срывало, не выдерживали нервы, мне даже снилось ночью, что я курю. Но курить я не начала. Из-за Варьки, из-за моей бесконечной вины перед ней. Она заслуживает не такой жизни, не слез моих, не страданий, которые она делит со мной честно и наивно. Еще не хватало, чтобы от меня при этом ужасно пахло и по нашему маленькому с ней дому перекатывались клубы вонючего дыма.

Я горжусь, что, сколько бы Виноградов ни подбивал меня начать курить — он сам не курит, но любит курящих женщин, вопреки расхожим представлениям о поцелованной пепельнице, — я не начала. Хотя он мне ставил на вид, что раньше, до родов, я нравилась ему больше, — когда от меня пахло пороком — сигаретами, коньяком, иногда и другими мужчинами — так ему казалось… А теперь от меня пахнет куриным супчиком и порошком «Тайд — лимонная свежесть»… Это, конечно, все фантазии, если иметь в виду, что у него практически отсутствует обоняние. Но дело в принципе. Какая женщина больше возбуждает.

— Жаль, правда?

— Что-что?

Анатолий Виноградов рассмеялся. Искренним и очень приятным смехом. Ага. Вот теперь только недоставало поцеловаться еще с ним, почувствовать с радостью и удовольствием его набухшую плоть… Я резко встала.

— Спасибо, Анатолий Михайлович. Я… В общем, у меня просто в жизни все сложилось сейчас так… одно к одному…

— Лена, давайте как-то проще, называйте меня Толей, тем более что вы не хотите ко мне на работу. Что у вас произошло? Раз вы сидите и плачете здесь в одиночку, значит, рассказать вам толком некому. Вот возьмите и поплачьтесь сильному мужчине. — Он улыбнулся. — Сядьте хотя бы. Ну вот… Хотите, я вас одной рукой обниму?

— Нет, спасибо.

— Вы не обиделись, что я вас так?.. — Он развел руки, показывая, как он меня пытался спрятать от навалившихся на меня фантомов моих бед.

Я подняла на него глаза. Ну что мне ему сказать? Что я такая слабая, переломанная, растоптанная-перетоптанная своей любовью, ищу теперь хотя бы временного пристанища? И полчаса назад я пряталась с Женей — от реальности? И что вообще мне холодно и страшно?

— Не знаю.

— Ну еще раз попробуйте.

— Нет, спасибо, — ответила я и попробовала.

Минуты две я посидела в тишине и теплоте, слушая ровное, мощное биение его сердца, потом сказала:

— Когда я Варю, мою дочку, рожала, мне на живот такую штуку ремнем прикрепили… И я ее сердце все роды слушала — оно громко стучало на всю родовую… Все восемь часов. Я кричала, дышала, акушерки меня ругали, говорили, что я ребенка замучила, а я слушала сердце — оно так ровно стучало…

— Это ваша такая глазастенькая бегает, да? Красоточка?

— Да. Варвара… Виноградова.

— Что вы говорите!.. — Анатолий Виноградов, фээсбэшник, проводивший настоящие допросы, искренне удивился такому милому совпадению. — А вы же Воскобойникова…

— Ну да. Мы не женаты с ее отцом. Были.

— А сейчас — поженились?

Зря я беспокоилась. Или надеялась? Не собирался он меня целовать. И плоть его не испытывала ни малейших волнений от моей близости. Я специально посмотрела. А он — заметил мой взгляд. И посмотрел мне прямо в глаза, вопросительно подняв брови.

— Извините, — негромко сказала я, совершенно смутившись.

— Да нет, почему. — Он подпер голову мощным кулаком. — Даже льстит. Так что с вашим статусом? Замужем?

— Нет, мы разошлись, вот как раз я и плачу.

— А! Я-то уж думал!.. — Он шутливо помахал рукой. — Беда какая! Или горе горькое! А тут! Разошлись! Ну ладно, ладно. — Он погладил мое плечо. — Смешную статью вы про Женьку написали, кстати… А вы его вообще-то хорошо знаете, да?

— А вы?

— Я-то… Ох… А он вам не рассказывал? Да лучше некуда…

— Я подумала — вы его… друг…

— Похож? — Он совершенно серьезно смотрел на меня.

«Вот черт! — подумала я. — Какая же я кретинка! Да точно! Ну точно же! Это Женькин друг, который его бросил, — он и есть…»

— Похожи.

— Ой, мать твою… Извините… — Он покачал головой. — Это вы из-за того галстука, что ли?

— А почему, Анат… — Я споткнулась о его взгляд. — Толя, почему? Я вот боюсь совершенно другого. Люди так плохо относятся к меньшинствам… Это глупо, жестоко…

Похоже, разговоры с Ольгой неожиданно утвердили меня в моих смутных ощущениях и совершенно новых для меня мыслях.