Книга Училка, страница 49 – Наталия Терентьева

— Это что у вас такое? — засмеялся мой брат. — Что произошло?

— А! — я махнула рукой. — Папа приглянулся их учительнице, а Настька бесится.

Вот правильно, что я вслух это все говорю при детях? А как надо? Чтобы Настька ходила и взращивала своих маленьких монстров — ревности, неполноценности — внутри себя и страдала в одиночку?

— А папе действительно приглянулась учительница?

— Вот мы это и проверим. С кем он поедет послезавтра — с нами в Клин или с Юлией Игоревной в Мырмызянск. Да, Насть?

— Да! — ответила Настька и неожиданно строго сказала Никитосу: — Штаны застегни!

— Ладно, — удивился Никитос, но штаны все же застегнул. — Дядя Андрюша, а хорошо быть генералом?

— Вот когда станешь генералом, расскажешь мне, — улыбнулся Андрюшка. — Все, пошел. Игоряху не обижайте. Да, Насть? — подмигнул он племяннице.

Настя вздохнула, мило улыбнулась, кивнула. Где она так научилась? Я, что ли, так делаю? Не увидишь ведь за собой.

— Анька, все же за такие вещи надо наказывать. — Брат посмотрел на меня. — Понимаешь? Есть грань, за которую нельзя заходить. Так они у тебя за пятерки будут детей красть, если поймут, что ты поддаешься, что испугалась.

— Ты же сам сказал, что это нелюди. И у них нелюдская логика, у них всё нелюдское. Я не знаю, как с этим быть.

— Я тоже.

Мой брат, офицер, имеющий два ордена, настоящих, за заслуги, командующий другими офицерами, не знает, что делать с хозяевами десяти фур, развозящих по России перемороженные оковалки мяса. На каком языке с ними говорить, какие законы к ним применять. Недействующие или действующие в ограниченных условиях. Если тебе нечем платить — закон действует, если есть чем — закон приостанавливает свое действие.

— Анюта, выше нос! Не сгущай краски. — Андрюшка крепко обнял меня. — Я знаю, о чем ты думаешь. Но мы из этой страны не уедем? Нет. И всех поганцев в одночасье не перестреляем? Тоже нет. И не переделаем. Но что-то все же попытаемся сделать, правда, поверь мне.

— Я верю, Андрюш. Но мне иногда очень страшно жить в этой стране.

Андрюшка поцеловал меня в висок.

— Правда совсем не там, где ты ее ищешь. Правда не в законах. И не в государстве. Если государство поганое, это еще не значит, что поганая страна, Анюся. Страна — это люди. А государство — вороватые чиновники, которые и сделались чиновниками, чтобы воровать. Они не стали врачами, учителями или водителями троллейбусов. Зачем по ним равнять всю страну?

— Ты говоришь как идеалист и как офицер.

— Я офицер, но не идеалист, Анюта. Просто иначе можно повеситься. Если равнять страну с чинушами, которые по случаю сегодня управляют ею — на всех уровнях. Услышь меня, тебе станет легче.

— Андрюш, если я чувствую, что у меня в холодильнике чем-то воняет, я ищу, ищу и нахожу завалявшийся кусок лимона или старой курицы, скажем. И выбрасываю его. Холодильник проветриваю — и всё. Вот я понимаю, чем в нашей школе воняет, откуда это идет. По крайней мере, в тех классах, в которых я преподаю. И не могу выбросить эти тухлые кусочки. И они продолжают портить всё.

— Анюта… — Брат вздохнул и аккуратно закрыл рот Настьке, которая так и стояла рядом, внимательно слушая нас. Никитос же давно убежал в детскую комнату и там шумно один во что-то играл. — Куда ты их выбросишь? В другие школы? Чтобы там воняло, а у тебя были чистота и порядок в классе и на этажах?

— А что же делать?

Андрюшка улыбнулся:

— Думаю, не биться с ними наравне. Знаешь, есть такая удивительная и почти невыполнимая христианская мудрость — пожалей своего обидчика. Это, правда, практически невозможно. А ты просто попробуй, примерь хотя бы в душе. Сделай это движение. Это ставит тебя выше. Ортодоксы тут же начнут отнекиваться, отказываться: «Нет, как же! Почему выше? Речь о другом!» О другом-то о другом, но это удивительное лекарство для собственной души. И удивительный способ общения с миром, не нами найденный. Просто трудно применимый.

— Ты пробовал? — с интересом спросила я Андрюшку. Вот уж никогда не замечала в своем брате таких духовных поисков.

— Пробую.

— Получается?

— Не очень. Но я хотя бы понимаю, о чем речь. Иногда это единственный способ выжить в ситуации, когда несправедливо всё и всё не так. И ты ничего не можешь с этим поделать.

— Но это не слова офицера? — уточнила я.

— Нет, как офицер я должен пойти и уничтожить врагов. И сесть в тюрьму пожизненно. Или хотя бы пойти набить морду отцу этого Громовского. Кстати…

— Нет! — засмеялась я и обняла брата. — Нет, нет и нет. Пожалуйста. Не надо.

— Что, возьмем четки в руки, будем молиться за врагов и жалеть их?

— Ну да, вроде того.

— Мне тоже жалко Юлию Игоревну, — неожиданно сказала Настька. — У нее все время большие прыщи, и она их замазывает на переменах. И стесняется, что она такая некрасивая.

Андрюшка посмотрел на меня, а я на него.

— Пожалуй, я все же набью морду Громовскому, мне так будет легче.

— И правда, — согласилась я. — Чем сопли жевать.

— А я тогда Юлии Игоревне еще одну кнопку подложу, да, мам? На стул?

— В смысле — «еще одну»? Настя!

— Ну, на первую она села, заплакала. Я ей еще подложу, она опять заплачет.

Андрюшка взял Настю на руки.

— У девочек есть другие способы борьбы, Насть. Это мы, мужчины, такие страшные, у нас волосы растут на лице, ноги огромные, голоса толстые, мы только драться можем. А вы — по-другому…

— Как? — Настька доверчиво смотрела на своего дядю.

— Тебя мама научит, да, мама?

— Мама сказала — пусть папа сам решает, куда ему ехать. С кем.

— Конечно, — я погладила ее по голове. — Настюня, слезай, отпускай Андрюшу к собственным детям. Пусть папа решает, а мы ему поможем. Нарядимся, улыбнемся.

— И прыщей у нас нет, да, мам?

— Нет и не будет, Настюня.

— Хорошо, я поняла. — Настька нахмурилась, подумала, потом сказала: — Я сейчас на Никитосе проверю. — Она заранее сладко разулыбалась, подошла к комнате и милейшим голосом проговорила: — Никитосик, ты не можешь за меня все убрать на моих полках в шкафу?

— Бэ-э-э-э!.. — заорал Никитос, выскочил из комнаты и стал стрелять в Настьку плотными бумажными шариками из какого-то самострела, который он соорудил из сломанного малышового автомата.

Настька, понятно, от неожиданности заревела.

— Не сработало, — засмеялась я.

Настька растерянно посмотрела на меня.

— Что ты! — махнула я рукой. — Это тонкая наука! Если бы так просто все было! Потом поговорим. Андрюша, иди уже, а то неудобно перед Евгенией Сергеевной.