Книга Подозреваемый, страница 78 – Майкл Роботэм

Пассажирская дверь стонет от старости и дурного обращения. Я проскальзываю на сиденье. Большая подушка прикрывает ржавые пружины и порванный винил. Мотор в таком ужасном состоянии, что издает сотню всхлипов и тресков, пока отец пытается найти первую передачу.

– Чертова машина! На ней месяцами не ездили.

– А как же полиция?

– Они обыскивают поля. Я слышал, они говорили, что нашли брошенную машину на станции.

– Как ты уехал?

– Сказал, что у меня операция. Сел на «мерс», а потом сменил его на «лендровер». Слава богу, он завелся.

Каждый раз, когда мы въезжаем в лужу, из дырки в полу фонтаном взвивается вода. Дорога поворачивает и петляет, то ныряя в низину, то вновь поднимаясь. На западе небо проясняется, посвежевший ветер гонит облака, и их тени проносятся по полям.

– У меня ужасные неприятности, папа.

– Знаю.

– Я никого не убивал.

– Тоже знаю. А что говорит Саймон?

– Что я должен сдаться.

– Кажется, это хороший совет.

И тут же отец признает, что этого не случится и никакие слова не изменят положения вещей. Мы едем по долине Конви к Сноудонии. Поля сменились перелесками, вдали темнеют более густые леса.

Дорога петляет между деревьями, впереди, на холме, обращенном к долине, виден большой особняк. Железные ворота закрыты, к ним прикреплена табличка с надписью «Продается».

– Здесь раньше был отель, – говорит отец, не отрывая глаз от дороги. – Я возил сюда маму на медовый месяц. В те дни особняк был великолепен. По субботам люди приходили на чай и танцы, у отеля имелся собственный оркестр…

Мама рассказывала мне эту историю, но я никогда не слышал ее от отца.

– Мы взяли у твоего дяди «остин хили» и на неделю отправились в путешествие. Тогда-то я и нашел ферму. В то время она не продавалась, но мы остановились, чтобы купить яблок. Мы часто останавливались, потому что твоей матери было больно сидеть. На неровных дорогах она подкладывала подушку.

Он хихикает, и я понимаю, что он имеет в виду. Это больше, чем я хотел бы знать о начале маминой сексуальной жизни, но я смеюсь вместе с ним. Потом рассказываю ему историю о своем друге Скотте, который лишил сознания свою невесту на танцплощадке в Греции во время свадебного приема.

– Как он это сделал?

– Он пытался показать ей «флип» и уронил. Она очнулась в госпитале и не могла понять, в какой стране находится.

Папа смеется, и я смеюсь вместе с ним. Это хорошо. Еще лучше становится, когда мы прекращаем смеяться, но не испытываем неловкости от молчания. Папа наблюдает за мной краем глаза. Он хочет мне что-то сказать, но не знает, как начать.

Я помню, как он впервые поговорил со мной «по-взрослому». Он сказал, что должен обсудить со мной кое-что важное, и повел на прогулку в Кью-гарденз. Это было так непривычно – проводить время вместе, – что я чувствовал, как меня распирает от гордости.

Папа сделал несколько попыток заговорить. Каждый раз, когда им овладевало косноязычие, он ускорял шаг. К тому времени когда мы дошли до вопроса о половых отношениях и способах предохранения, я уже вприпрыжку бежал за ним, пытаясь расслышать его слова и не потерять шляпу.

Теперь он нервно стучит пальцами по рулю, словно хочет отправить мне сообщение на азбуке Морзе. Без нужды откашливаясь, он заводит витиеватую речь о выборе, ответственности и возможностях. Я не понимаю, к чему он клонит.

Наконец он принимается рассказывать мне о том, как изучал медицину в колледже.

– …После этого два года я изучал бихевиоризм. Я хотел заняться психологией образования…

Постойте-ка! Бихевиоризм? Психология? Он мрачно смотрит на меня, и я понимаю, что он не шутит.

– Отец узнал, чем я занимаюсь. Он был в штате университета, дружил с проректором. Он специально приехал и пригрозил, что сократит мне содержание.

– И что ты сделал?

– Я поступил так, как он хотел. Стал хирургом.

Предупреждая мой следующий вопрос, он поднимает руку. Он не хочет, чтобы его перебивали.

– Моя карьера была определена. Мне давали назначения, должности и места. Все двери были открыты. Продвижение поощрялось… – Его голос понижается до шепота. – Думаю, я пытаюсь сказать, что горд за тебя. Ты настоял на своем и поступил так, как хотел. Ты преуспел в собственной игре. Знаю, меня нелегко любить, Джо. Я ничем не плачу за это. Но я тебя всегда любил. И всегда буду помогать тебе.

Он сворачивает на обочину и оставляет мотор работающим, выходя из машины и забирая сумку с заднего сиденья.

– Это все, что мне удалось принести, – говорит он, показывая содержимое. Там чистая рубашка, немного фруктов, термос, мои ботинки и конверт, наполненный пятидесятифунтовыми банкнотами. – Еще я захватил твой мобильный.

– Батарея разрядилась.

– Тогда возьми мой. Я все равно этой пакостью не пользуюсь.

Он ждет, пока я переберусь за руль, и запихивает сумку на пассажирское сиденье.

– Они не хватятся «лендровера»… какое-то время. Он даже не зарегистрирован.

Я смотрю на нижний угол окна. К стеклу приклеена пивная этикетка. Он ухмыляется.

– Я езжу на ней только по полям. Хорошая пробежка ей не помешает.

– А как ты доберешься до дома?

– На попутке.

Сомневаюсь, что он хоть раз в жизни голосовал на дороге. Хотя что я знаю? Сегодня он полон сюрпризов. Вроде бы это мой отец, но кажется совсем другим.

– Удачи, – говорит он, пожимая мне руку через окно. Может, если бы мы оба стояли, он бы обнял меня. Во всяком случае, мне хочется так думать.

Я включаю передачу и выезжаю на дорогу. Вижу его в зеркале заднего вида: он стоит на краю дороги.

Я вспоминаю, что он сказал мне, когда умерла тетя Грейси и мне было больно: «Запомни, Джозеф, самый черный час в твоей жизни будет длиться всего шестьдесят минут».

Полицейские пойдут за мной пешком вдоль ручья. Выставить заставы на дорогах – дело долгое. Если мне хоть немного повезет, я сумею от них оторваться. Не знаю, сколько это даст мне времени. К завтрашнему дню мое лицо будет красоваться во всех газетах и выпусках новостей.

Мои мысли бегут столь же быстро, сколь медленно двигается мое тело. Нельзя делать того, что они от меня ожидают. Вместо этого мне надо блефовать снова и снова. Это один из тех сценариев «он думает, что я думаю, что он думает», когда каждый участник пытается предугадать следующий шаг другого. Мне надо представлять себе два сознания. Первое принадлежит сильно разъяренному полицейскому, который думает, что я играю с ним, как с дураком, а второе – убийце-садисту, стремящемуся добраться до моих жены и дочери.

Мотор «лендровера» кашляет через каждые несколько секунд. Четвертая передача практически недостижима, а когда я нахожу ее, мне приходится удерживать рукой рычаг.