Книга Два брата, страница 76 – Бен Элтон

Неудачник уже ушел. Школьные служители выпроводили его, не дав застегнуть рубашку. Он был дурным запахом, от которого без разговоров следовало поскорее избавиться. Одиннадцатилетнего мальчика отправили в его возрастную группу, а Отто повели к директору.

Начальник школы, добродушный здоровяк, одобрительно кивнул, оглядев Отто, и даже поправил ему галстук.

— Форма тебе к лицу, — сказал он. — Ты невысок, но крепок. Боец, я наслышан. Для схватки лучшего наряда не сыщешь.

— Где моя одежда? — спросил Отто.

От столь неучтивого обращения директор поморщился, но тотчас снисходительно улыбнулся:

— Цивильная одежда, юноша, тебе больше не понадобится. Отныне ты носишь только форму. Начнешь со школьной, а там — кто знает? Форма гауляйтера важного округа. Или эсэсовца — члена ордена черных рыцарей. А может, форма офицера вермахта, если предпочтешь военную карьеру. Но думаю, к твоему совершеннолетию отряды СС уже спровадят старых армейских служак. Ты всегда будешь облачен в форму, партийную или военную, ибо теперь, мой мальчик, ты слуга государства. Возблагодари судьбу, юноша, возблагодари! Отныне ты принадлежишь фюреру. Он все знает, все видит и всех любит. Всех немцев.

Если директор рассчитывал своей короткой речью вдохновить воспитанника, его ждало разочарование, поскольку Отто решил, что настал момент себя показать.

— Кстати, о фюрере… — начал он.

— Я не разрешал тебе говорить, парень, — жестко оборвал директор. — На первый раз прощаю, но только на первый. Молчи.

— Я вот думаю, какие расы намешаны в нем? — Отто как будто не слышал приказа. — Кое-кто говорит, он смахивает на еврея, но нам такой даром не нужен. Я бы сказал, он наполовину хер моржовый, а наполовину засранец. Как вы считаете, господин?

Отто прекрасно знал, что делает.

Он ничуть не боялся, что его убьют. Жизнь его была кончена.

Он лишился всего, что любил. Дома. Семьи. И возлюбленной Дагмар.

Они были его жизнью, но их отняли. А взамен дали нацистскую форму. Во всем эсэсовскую, кроме названия. Возможна ли столь злая насмешка судьбы? Столь презренная доля? Быть признанным своим среди дьяволов, которые распахнули объятия блудному сыну.

Отто с радостью покончил бы с собой, но не хотел, чтобы враги говорили, будто евреи превратили его в труса. И потому решил переложить задачу на их плечи.

— Наполовину хер с бугра, наполовину сраная нелюдь — вот что такое ваш фюрер, герр начальник.

Вопреки ожиданиям, директор не взбеленился. Не набросился с кулаками, на месте не пристрелил. Наоборот, крупное добродушное лицо его расплылось в улыбке.

— Надо признать, малец, — благодушно прогудел он, — жидам не удалось сломить твой дух. Ты смельчак, мой милый. Настоящий германский жеребец.

— Идите в жопу вместе с вашим Гитлером, — ответил Отто.

— Хорошо. Выпусти пар. Сказываются пятнадцать лет еврейства, да? Но мы это исправим. Видишь ли, юный Отто, ты — мой лабораторный опыт. Эксперимент, если угодно. Я хочу доказать, что кровь сильнее всякой еврейской лжи. Я верну тебя в лоно нации, сынок. Восстановлю в рядах господствующей расы, откуда ты выпал по недосмотру коммунистического лекаришки, принявшего тебя на свет. Однако к делу. Мы знаем, храбрости тебе не занимать. А как насчет бокса?

Отто не хотел отвечать, но не сдержался:

— Если что, нациста уделаю.

— Отлично. У нас их пруд пруди. Как раз старшеклассники на тренировке. Идем.

Отто привели в ту же раздевалку и выдали спортивную форму, тоже с ромбовидным шевроном со свастикой. Из зала, где недавно проходил медосмотр, доносился шум — там тренировались боксеры. В зале Отто увидел ринг и парней лет семнадцати-восемнадцати. Спортсмены работали в спарринге.

— Парни! — крикнул директор, и все спортсмены тотчас вытянулись по стойке «смирно». — Познакомьтесь с новеньким. Его зовут Отто. Он поносил фюрера. Кто преподаст ему урок?

Парни негодующе зароптали, и моментально нашелся кандидат — мощный парень, года на три старше и сантиметров на двадцать выше Отто.

— Если этот салага оскорбил нашего вождя, — пробасил он, поигрывая устрашающими мышцами, — я сочту за честь его наказать.

Отто пожал плечами и взобрался на ринг.

Придержав его, директор шепнул на ухо:

— Спорим, ты и минуты не продержишься, жидок.

Отто, совсем не дурак, смекнул, что его заводят. Но этого и не требовалось. Он был рад противнику, вполне способному его убить. И лишь надеялся хоть пару раз ему врезать, доказав этим нацистам, что еврей умеет умереть. Когда ему завязали перчатки и вставили капу в рот, Отто решил, что покинет ринг бесчувственным либо мертвым.

Бой остановили в конце третьего раунда, когда Отто еще был в сознании, хоть и не полном. Он превратился в заплывший, кровоточащий, спотыкающийся, рыгающий, оглушенный мешок костей, который раз за разом валился на помост, но каким-то чудом умудрялся встать.

Почти весь первый раунд Отто нырками уходил от ударов противника и даже угостил его парой крепких хуков по корпусу. Но затем опытный боец приноровился и Отто досталась роль упрямой боксерской груши с окровавленной мордой и кровавой пеленой перед глазами, которую под градом мощных ударов мотало по рингу.

После очередного нокаутирующего удара он через канаты вылетел к зрителям, и директор остановил бой. Отто услышал его голос:

— Вот какого дикаря взрастили евреи! Но в нем кровь и сердце Тора! [63] Бой это доказал! Если нужно доказывать, что кровь всего главнее. Отведите его в лазарет.

Когда Отто вздернули на ноги, он хотел пренебрежительно рыкнуть, но из разбитого рта ни звука не донеслось. Глаза его совершенно заплыли. Вырываясь из рук ухмылявшихся парней, он бессильно сучил кулаками в перчатках, а потом споткнулся и вновь грохнулся на пол. Вот тогда-то свет в глазах померк.

Первые четыре месяца за Отто строго следили. Контакты с внешним миром не допускались.

— Тело и кровь твои принадлежат фюреру, но душой ты еще со своими еврейскими захватчиками, — твердил директор. — Посему, юноша, посиди-ка на коротком поводке.

В спартанских условиях этого самоуверенного и самодовольного узилища вскоре стало ясно, что протестовать будет отнюдь не легко. У Отто имелся план: по любому поводу драться со всеми, пока его не убьют или не вышвырнут вон. Однако возникла проблема: чем больше он дрался, тем увереннее росла его репутация «горячего немца». Каждый нанесенный или полученный удар укреплял всеобщую веру в его редкостную «кровь»: никакой еврей не способен на этакие мужество и преданность. Отто обладал этими качествами вопреки тлетворному влиянию, и это лишний раз доказывало нацистскую расовую теорию. Почетная задача, считал директор, заключается в том, чтобы направить отменный бойцовский дух воспитанника в нужное русло. Сложность ее только подтверждала, сколь злонамеренно манипулировали своим выкормышем коварные евреи. Бесконечные драки, повторял директор, говорят лишь о породистости Отто и злобной хитрости его приемных родителей.