Онлайн книга «Музыкальная шкатулка Анны Монс»
— Когда-то здесь было красиво, — Ксюша задрала голову — потолок частично уцелел, лепнина была великолепна. — Представьте себе: свечи… ну, или уже электричество, говорят, хозяин был весьма состоятельным человеком и мог себе это позволить. Нас бы встретили слуги… У лестницы стоял стул, а на стуле, уронив вязанье на колени, старушка дремала. Стоило им к ней подойти, как она очнулась: — Куды? — Туды, — в рифму ответил Игнат, указывая на второй этаж. — К Светке. Ответ старушку удовлетворил, она кивнула и вновь погрузилась в сон. — Любая красота проходит, — Игнат подал Ксюше руку. — А прошлого — не вернуть. — Она ведь пыталась. — Кто? — Ольга. Ступеньки поскрипывали под ногами, прогибались, грозя треснуть. Их покрывал толстый слой краски, которая местами облупилась, и в этих язвах цвет был иным. Должно быть, ступени перекрашивали время от времени, нисколько не заботясь о том, чтобы снять предыдущий слой. — Она пыталась вернуть первую любовь. — На полное довольствие, — сказал Игнат. — И не знаю, что было бы, если б у нее получилось. Ксюша тоже не знала. Она вообще не была знакома с той женщиной, но почему-то живо представляла себе ее: уставшую, растерянную, привыкшую жить по чужому распорядку, подчиняться — что матери, что мужу. Она была слаба, и эта слабость вызывала у окружающих снисходительное презрение. О да, они любили Ольгу, но притом словно бы одолжение ей делали. Неприятно. А единственный человек, ради которого она некогда осмелилась поднять мятеж, пожалуй, был искренен. Во всяком случае тогда, когда спас ее от матери. И пусть в тот раз у Ольги не хватило сил отстоять семью, но что ей мешало попробовать снова? Ведь он, тот человек, остался прежним… и любил ее, иначе… конечно! — Это залог, — сказала Ксюша. Игнат остановился перед дверью и уже готов был постучать. — Что? — он обернулся и нахмурился. Не понимает? — Шкатулка — это залог! Как у Шекспира. Отелло. Платок. Все еще не понимает. Наверняка про Отелло он знает лишь то, что мавр задушил Дездемону. — Он отдал шкатулку Ольге — как материальный залог своей любви, — и уже не имело значения, сколько она действительно стоила. Главное, что в его глазах это была самая ценная вещь, которой Перевертень обладал. А Ольга шкатулку приняла и обещала хранить. И это как… как обручение? Или согласие? Не знаю. — Но потом шкатулка исчезла? — Да. Он начал понимать. — Исчезла — до свадьбы. И тот, кто взял шкатулку, гнался не за деньгами. Он хотел расстроить свадьбу. — Ксюша чувствовала, что от нее ускользает нечто важное… — Ненадежный способ. — Игнат постучал в дверь. — Есть гораздо более эффективные… — Тогда почему? — Выясним. Дверь им открывать не спешили, но Игнат нажал на ручку, и та поддалась. Почему-то Ксюша подумала, что это неспроста. Игнат вошел в комнату первым — и сразу вышел. — Спустись вниз. И жди. А сам, достав телефон, полицию вызвал… Игнат с первого взгляда понял, что Светлана мертва. Она лежала на полу, подогнув одну ногу и вытянув другую, в рваном чулке. Руки ее были скрючены, спрятаны под тело, шея вывернута. Мертвые глаза смотрели с удивлением, словно Света до сих пор не могла поверить, что случившееся произошло, и именно с ней. Плохо. Второй труп. И тот, кто идет по следу шкатулки, останавливаться не собирается. Игнат вышел и прикрыл дверь, рыжую отправил вниз, хотел вообще сказать, чтобы она домой ехала, но передумал: пусть уж на глазах будет, а то мало ли… Полиция прибыла быстро, и «Скорая» тоже. Констатировали смерть. Конечно, медицинское заключение будет сделано позже, но… да, с довольно высокой долей уверенности можно сказать, что нож в груди — достаточно явная и веская причина. Игната допросили. И Ксюшу. И прочих соседей, включая старушку с вязаньем, которая вдруг стала глухой, слепой и полубезумной. Она громко что-то говорила, путаясь в словах, отмахивалась и то и дело повторяла, что ничего не слышала. Вообще, никто здесь, несмотря на тонкие перегородки, ничего не слышал. Когда полиция убралась, Игнат к старушке подошел, открыл бумажник, вытащил тысячную купюру и спросил: — Кто еще приходил к Светлане? — Ась? — Старушка на купюру покосилась, но из образа полубезумной не вышла. — Я не из полиции, мне просто надо знать. Ответите, дам еще столько же. — Идем, — подобрав вязанье, которое, как подозревал Игнат, являлось частью образа, старуха бодро заковыляла по коридору. Жила она в крохотной комнатушке, вовсе лишенной окон, в компании столь же древней, частично пооблезшей кошки, которая к появлению гостей отнеслась с полнейшим равнодушием. Хвост — и тот у нее не шелохнулся. — Садись, — велела старушка совсем иным тоном. — И ты тоже, девка. Нечего в дверях маяться. Ксюша послушно присела на старенький табурет, клеенкой обтянутый. В комнате было чисто, лишь на старом пледе виднелись клочья кошачьей шерсти. — Издохнет скоро, — старуха села на топчан. — И я следом. Так чего тебе про Светку рассказать? Она протянула руку, и купюра исчезла в ее широком рукаве. — А все, что знаешь. — Я много знаю. Вовсе не слепая она. Яркие глаза, живые, и лицо, несмотря на морщины, хранит следы былой красоты. — Может, и про отца ее вспомнишь? — Может, и вспомню, — согласилась старуха. Она вытащила трубку и кисет. — Только это дороже станет. — Договоримся. Чутье Игнату подсказывало, что этот свидетель будет из числа полезных. Сонечка приехала в город из деревни. Это было непросто, поскольку деревня выпускать Сонечку не желала, держала ее обязательствами и паспортом, запертым в сейфе председателя колхоза вместе с другими паспортами. И если бы не Сонечкина смелость вкупе с некрестьянской ее внешностью — была она диво как хороша, — судьба ее сложилась бы иначе. Вероятнее всего, Сонечка до скончания дней трудилась бы во благо Родины за трудодни и взаимозачеты. Подобное будущее ее не прельщало, поэтому намеки председателя Сонечка не стала игнорировать, но выдвинула встречное условие. Как бы там ни было, но в городе она оказалась с паспортом, с рекомендацией от колхоза и с пятью рублями в кармане. Целое состояние… Работу ей удалось найти легко, пусть и не в театре, о котором Сонечка втайне мечтала, но в месте хорошем. |