Книга Носорог для Папы Римского, страница 122 – Лоуренс Норфолк

— Бедный старина Бернардо! — приветствовала их Амалия, стоявшая на берегу потока. Она выглядела обеспокоенной. — Вы сможете сюда забраться. Это просто. — (Мужчины, задыхаясь, с трудом выбрались из воды.) — Быстрее! Нам еще несколько миль одолеть надо.

Она бросилась бежать по засеянному грубыми травами пастбищу, перепрыгивая через кочки и размахивая руками. Сальвестро и Бернардо, спотыкаясь, побежали за ней.

— Куда мы теперь? — тяжело дыша, спросил Бернардо.

— Прочь отсюда, — ответил Сальвестро. Куда угодно, только подальше отсюда.

Первые факелы показались вскоре после этого. Их было четыре — позади них и левее. По мере приближения факелы, казалось, развертываются веером. Впереди появилось еще больше, и скоро они услышали голоса солдат, резкие и озлобленные. Они испуганы, подумал Сальвестро. Где-то там должен быть и полковник. Они шли торопливо, но осторожно. Прикинуть расстояние — никак. Амалия молчала. Земля под ногами стала влажной, и в Сальвестро пробудилось старинное воспоминание, знакомый страх, причин которого он не мог понять.

Раздался внезапный вопль, полный ужаса. Несколько факелов вроде бы собрались в пучок. Один исчез. Затем другой. Раздались еще крики, но вдалеке. Сальвестро ничего не мог понять. Амалия казалась размытым маяком, белым пятном посреди черноты. Она перестала бежать и подпрыгивать. Сзади донесся еще один крик. Он обернулся. Ничего. Амалия по-прежнему продвигалась вперед, но порой поскальзывалась — с землей творилось что-то странное.

— Теперь мы почти в безопасности, — сказала Амалия. — Еще совсем немного вперед.

Потом, почти одновременно, кто-то из солдат начал вопить, призывая на помощь, возможно, рядом с ними — ничего не было видно, — а Сальвестро ступил в воду. Нога его погрузилась до колена, и он понял, что за воспоминание его изводило.

— Стой, — сказал он быстро. — Ты ведешь нас в болото.

Сначала ребенок, ковыляющий малыш, затем еще дети, помельче впереди и покрупнее сзади, мать, затем отец, лошадь, бык, полностью загруженная телега: да, соблюдая осторожность, через болото можно было провезти телегу. Но для этого требовался ребенок. Он наблюдал за такими процессиями, пересекавшими болота вокруг Козерова, из какого-нибудь убогого укрытия над пружинистым сфагнумом, выросшим в воде. Замысловатые зигзаги и путаные следы были в порядке вещей, а иногда тот или иной участок мшистой корки начинал раскачиваться и прогибаться под возрастающим весом и неуверенное шествие понемногу останавливалось, люди поворачивались в сторону, начиная поиски единственной тропы, одного-единственного безопасного прохода, невидимой извивающейся линии, скрытой под поверхностью торфяника. Внизу находилось собственно болото, торфяной суп из земли и воды, томимый голодом и нетерпеливо ждавший, когда эта поверхность окажется пробита неосторожной ногой или колесом, чтобы приступить к засасыванию, затягиванию, а затем и к утоплению. Поэтому, для того чтобы найти единственный путь, требовался ребенок. И требовалось мягкое и постепенное возрастание последующей нагрузки. Идти по мху означало смерть…

Он медленно лег на спину, раскинув руки и стараясь высвободиться из хватки болота. Где-то позади он снова услышал крик солдата, а затем звук, который его ужаснул, — приглушенный плеск, свидетельствовавший о том, что человек стал метаться. В болоте метаться недопустимо. Необходимо сохранять спокойствие. Крики внезапно оборвались. А потом, подумал Сальвестро, над лицом смыкается мох. Его нога медленно высвобождалась, хватка теперь была не такой крепкой.

— Ляг на спину, — сказал он Бернардо.

— Что это ты делаешь? — спросил Бернардо.

— Ляг!

У них есть ребенок, подумал он. Они здесь не умрут. Голоса солдат были тонкими и отдаленными, доносились разрозненные крики отступления: победа осталась за болотом. Он почувствовал, как прогнулся мох, когда Бернардо на него опустился. Нога была уже почти свободна.

— Амалия, — сказал он, — не шевелись. Просто ляг и протяни руку. Не бойся.

— Я не боюсь! — с возмущением ответила она. — Это ты боишься.

— Просто ляг, Амалия.

— Нет! — Она стояла в десяти футах от них: десять футов, которые нельзя преодолеть. — Вы слишком тяжелые, — добавила она, помолчав. — А мне пора идти.

— Погоди, Амалия! Погоди!

Она повернулась и пошла, нет, поскакала все глубже в болото, во тьму.

— Постой! А как же мы? — крикнул он ей вслед умоляющим голосом.

— Бог спасет вас, — бросила она через плечо. — Прощай, Сальвестро!

Она исчезла.

— Болото, — содрогнулся Гроот. — Неудивительно, что они так и не отыскали ее тела. А как выбрались вы?

— На брюхе. Это заняло у нас почти всю ночь… Мы, Гроот, думали, что они тебя повесили.

Мальчик где-то исчез, и они остались одни.

— Что, повесили? — Гроот рассмеялся. — Ну, ты и раньше попадал пальцем в небо. Нет, под конец все обернулось именно так, как я говорил. — Он умолк, разглядывая свои обтянутые перчаткой пальцы. Когда снова поднял взгляд, то попытался улыбнуться. — Они хотели знать, куда вы с Бернардо подевались. Очень хотели. — Гроот стянул перчатку с левой руки. Сальвестро уставился на его кисть прямо перед своими глазами. — Вот этот, — Гроот указал на пустое место, где полагалось быть мизинцу, — они оттяпали ножичком. А вот этот, — он слабо шевельнул коротким отростком на месте следующего пальца, — щипцами.

Последовало долгое молчание.

— Мне очень жаль, — сказал наконец Сальвестро.

Гроот кивнул.

— Один палец — за тебя. Другой — за Бернардо. Не так уж плохо. Руфо потом обо мне позаботился…

— Руфо?

— Тот сержант, разодетый дьявол. Сразу же вытащил меня оттуда. Как только я сказал, от кого получал приказы, они стали набивать мне глотку едой, а карманы — золотом. Я купил на него вот это заведение.

Он снова надел перчатку.

— Он здесь, — сказал Сальвестро.

— Здесь? Откуда ты… Нет. Я точно знаю, что его здесь нет.

— Я его видел. Полковника.

— А, этого! Да, я и сам его видел. О нем можешь не беспокоиться. После Прато ему выдрали зубы. Капитан Диего теперь трусит на пони и по собственной воле не обидит и мухи.

Сальвестро обернулся на заплесневелые мешки, на покрытые засохшим тестом инструменты на столе Гроота.

— Пекарня, да? Чудесно.

Гроот оценил комплимент и с любопытством посмотрел на одеяние Сальвестро, но не произнес ни слова. Сальвестро теребил нашейную цепочку.

— Я еще кое-что должен тебе сказать. Это не очень-то важно, но теперь я называюсь не Гроотом, — Сальвестро смотрел на него выжидающе. — Грооти. Я теперь римский гражданин.

Они продолжили беседу. Сальвестро вспомнил о своем сотоварище лишь тогда, когда «Грооти» спросил о Бернардо. Последовали торопливые слова прощания и призывы увидеться в «Сломанном колесе». Сальвестро поднялся, собираясь уходить.