Книга Словарь Ламприера, страница 72 – Лоуренс Норфолк

— Больше дюжины!

— Я думал, может быть, около двух дюжин, а одну установить на парапете, черепаха на задних лапах. Можно устраивать экскурсии на крышу перед каждым представлением, дать заметку в газеты и все такое… — Собеседник Мармадьюка качал головой и бормотал: «О боже, о боже, о боже», но очень тихо, пока Мармадьюк хлопал его по спине, а Ламприер подумал об Эсхиле и о той черепахе, для которой был предназначен его череп. Затем он отскочил в сторону, когда усатый снова прошел мимо, на этот раз держа в руках стопку бумаги и небольшую бронзовую отвертку. Ламприер следил за ним, пока тот не исчез из виду, а затем решил, что и ему стоит пойти следом и предпринять еще одну попытку найти графа, или Септимуса, или Лидию, или даже Боксера, даже, может быть, Уорбуртона-Бурлея.

— Джон! Молодец! — От сильного удара по спине у Ламприера перехватило дыхание, так что он закашлялся, брызгая слюной, после чего повернулся и увидел перед собой Эдмунда, графа Брейтского, с широченной улыбкой на лице и с каким-то воронкообразным предметом в руках, который он поднес к губам и проревел через него: «Рад вас видеть». Несколько человек обернулись, в том числе и Мармадьюк.

— Вы знакомы с Мармадьюком Столкартом? — Граф взял их обоих под руки и свел вместе. — Мармадьюк — владелец Хеймаркетского оперного театра, который, к сожалению, сейчас переживает не лучшие времена…

— Но вскоре он снова откроется. — Мармадьюк протянул руку, которую Ламприер пожал. Разговор тут же иссяк. Граф перевел взгляд с одного на другого.

— Должно быть, вы недоумеваете, зачем пришли? — весело спросил граф у Ламприера, шутливо извиняясь за свой вечер.

— Да, почему я здесь? — настойчиво спросил Ламприер.

— Вы здесь благодаря вашим достоинствам, — сказал граф. — А вообще-то, моя мать, леди де Вир, хотела бы поговорить с вами.

— Ваша мать? Но я с ней не знаком. Где она?

— Наверху. С тех пор как умер отец, она не посещает наши праздники. Честно сказать, я знаю обо всем этом не больше вашего. Она, видите ли, очень стара… — Граф то и дело оглядывался через плечо, а затем неожиданно прервал свои объяснения. — Джон, я должен объявить представление. Месье Майярде, кажется, наконец готов. Прошу простить меня, мы поговорим позже. Все это довольно глупо, я знаю… — Обойдя его, граф направился к маленькому человеку, который вместе со своими принадлежностями находился в дальнем от них конце зала около двойных дверей. Ламприер решился выстрелить наугад.

— Мистер Чедвик! — крикнул он графу вслед, и граф обернулся. На лице его отразилось усилие вспомнить это имя. — Мистер Чедвик — вот та причина, по которой я здесь! — повторил Ламприер громко и понял, что счет стал в его пользу. Он сам не знал почему.

— Потом, Джон, — вот и все, на что был способен испуганный граф.

Он протолкался сквозь толпу своих гостей к месье Майярде. Тот, встав на колени, низко склонился над своим ящиком и что-то ковырял внутри отверткой.

— Оно ни за что не заработает, — произнес тихий голос с шотландским акцентом. Ламприер обернулся и увидел, что к нему обращается высокий человек с копной иссиня-черных волос.

— Бирн, мистер Бирн, — представился человек, и Ламприер в ответ назвал себя.

— Этот Милардет — чертовски хороший игрушечный мастер; замечательный механик, но ему не справиться с управлением, если он останется с ней один на один.

— Да, возможно… Я не знаю, — пробормотал Ламприер, но тут его прервал громкий стук. Граф взгромоздился на стул и теперь призывал компанию к тишине.

— Счастливого Рождества всем вам, — довольно неожиданно начал он.

Не заладившись с самого начала, его речь так и не смогла войти в нормальное русло. После нескольких фальстартов, долгих самоопровержений и оговорок по разным поводам, перемежавшихся смущенными паузами, он принялся размахивать своим стаканом в радостном замешательстве. Аудитория одобрительно шумела и бормотала: «Верно, верно!» — в перерывах между особо сложными периодами.

— Гораздо лучше, — раздался над ухом у Ламприера знакомый голос. Это был Септимус. Мармадьюк и мистер Бирн кивками подтвердили свое согласие с похвалой. — В прошлом году было значительно хуже. Это тянулось несколько часов.

— … и далеко было мое намерение от того, чтобы не желать опровергнуть, но скорее, чтобы желать опровергнуть, то есть наоборот, пока мы все не будем готовы… — говорил граф, — каковыми, позвольте мне надеяться, без всяких привходящих сомнений, мы и являемся. — Последние слова были произнесены с нажимом, вызвав довольное ворчание у той части публики, которая восприняла эту фразу в утвердительном смысле. Остальные, уловившие в ней отрицание, забормотали: «Конечно нет» или: «Не беспокойтесь». Продолжения не воспоследовало, и оба лагеря в надежде, что речь закончилась, дружно, загомонили еще громче, в результате чего возникло вежливое состязание в мощности крика. Эдмунд между тем вернулся к своей фразе, тонувшей в гуле голосов, пока аудитория не поняла, что он начал снова. Они умолкли как раз вовремя, чтобы услышать: «… месье Майярде, и спасибо вам всем». Это уже и в самом деле был конец. Раздалось несколько сконфуженных хлопков. «Каппадокийцы», — подумал Ламприер.

— … Правы, как всегда, мистер Прецепс, — говорил в это время мистер Бирн. — Эта попытка заметно лучше.

Там, впереди, начиналось какое-то действо. Коротышка что-то говорил в рог (который Ламприер только что видел в руках графа), пропихивая сквозь его раструб иностранные гласные. Те устремлялись в потолок, расплющивались и странным эхом возвращались обратно. Затем он умолк.

— Подойдем ближе? — предложил мистер Бирн остальным троим и принялся расталкивать людей, пробираясь в первые ряды, нервно наблюдавшие за месье Майярде, который снова принялся за свою машину.

— Что это? — спросил Мармадьюк.

— Демонстрация, — сказал Септимус.

— Сущее любительство, — добавил мистер Бирн. — То ли дело мои машины.

Ламприер, вопросительно приподняв бровь, посмотрел на Септимуса.

— Соперник, — шепнул Септимус — Он устраивал демонстрацию в прошлом году.

Месье Майярде снова поднял рог и что-то сказал, указывая на свое изобретение. Это был ящик, на котором, преклонив колена, стояла кукла величиной в человеческий рост, одетая в форму французского солдата. Перед ней находился столик, на котором лежала писчая бумага. Одна рука куклы свисала вниз, другая была поднята и согнута в локте, словно кукла защищалась от удара.

— Довольно занятно, как вы думаете? — сказал Мармадьюк.

— Нет, — поморщился мистер Бирн.

Несколько стариков, каждому лет под семьдесят, — моряки, судя по виду, — шаркая ногами, пробирались вперед, чтобы лучше видеть.

— Что это? — спросил Ламприер.

— Часть нас с вами, — сказал Септимус.

— Автомат, — ответил ему мистер Бирн. — Движущаяся статуя. Имитация человека.