Книга Дрожь, страница 43 – Роберт Ферриньо

В холле Джимми встретила молодая женщина в костюме лани — вся в бежевом и коричневом.

— Могу я вам помочь, сэр? — нежно спросила она.

— Столик А-семь.

— О! Вам повезло! — воскликнула Бэмби и, взяв его за руку, повела в зал, украшенный фресками.

Зал был просторный, с мягким освещением. Играл оркестр, на сцене пела молодая женщина, но ее голос едва слышался из-за шумных разговоров за столиками. Бледно-розовые стены являли картины из музыкальных произведений Пуччини, Верди, Бизе, Вагнера, Моцарта и других композиторов. Впрочем, Джимми любил слушать оперу с закрытыми глазами.

Мужчины и женщины в тщательно продуманных костюмах сидели за длинными прямоугольными столами. Большинство присутствующих щеголяли в средневековых нарядах, а официанты были одеты в костюмы различных зверьков. Они изящно разносили дорогие напитки по столикам под аккомпанемент не менее изысканной музыки. У певицы было приятное сопрано, но никто не слушал — любители искусства были слишком заняты болтовней, а их мобильные телефоны ни на минуту не умолкали. Темы обсуждались не самые возвышенные. Слегка поменять антураж — и вот вам арена с рестлингом и публика, за которой Джимми наблюдал в прошлое воскресенье.

— Я сам доберусь, — сказал он своей проводнице, поскольку уже увидел Джонатана за столиком. Его брат сидел лицом к сцене, внимательно слушая певицу. Еда стояла нетронутой. Поющая женщина отвечала на взгляд Джонатана не менее проникновенным взором. Она словно обращалась именно к нему, и ее голос дрожал в воздухе, чистый и высокий. Оливия сидела рядом с мужем, одетая цыганкой, вся в золотых кольцах и браслетах, с большими серьгами в ушах. Она усердно делала вид, что слушает своего соседа. В самом конце стола Джимми увидел Мишелл в черном корсете и красной юбке в стиле фламенко. Она мило болтала с симпатичным французским кавалеристом, все время касавшимся ее запястья. Мишелл заметила Джимми и махнула ему рукой.

— Джеймс! — Джонатан встал. Он был в белой узкой офицерской форме с золотыми пуговицами и гордыми эполетами. Рядом с тарелкой лежала белоснежная фуражка. — Какой приятный сюрприз!

— Ты же меня вроде пригласил.

— Да, но на самом деле я не думал, что ты придешь. — Джонатан придвинул стул. — Дорогая? — позвал он жену, повышая голос, чтобы перекричать музыку. — Посмотри, кто пришел!

Оливия одарила Джимми дежурной улыбкой и вновь отвернулась к своему собеседнику. Джимми сел рядом с братом и сразу же почувствовал себя странно. Он знал, что люди вокруг оживленно беседуют, играет оркестр и снуют официанты с подносами. Однако ничего этого как бы не существовало. Только он и Джонатан, словно два близнеца в непроницаемом коконе. И объединяли их гены и тайны.

— Я должен был предупредить тебя насчет маскарадного костюма, — повинился Джонатан. — Надеюсь, ты не очень неловко себя чувствуешь.

Он положил руку на спинку стула Оливии.

— Я видел женщину, попавшую в аварию на «хонде». Она ударилась о лобовое стекло, оно растрескалось, напоминая паутину. Я стоял и смотрел, как пострадавшую доставали из салона. В темноте она казалась спящей, но в свете фар машин «скорой помощи» было видно, как блестят у нее на лбу осколки стекла… Она напоминала девушку с мозаики. — Джимми покачал головой. — Как такое ужасное может быть прекрасным? Разве это возможно? Почему нельзя отделить одно от другого?

Джонатан внимательно посмотрел на него, затем медленно убрал руку со спинки стула и подвинулся ближе к брату, чтобы не говорить слишком громко.

— Что ты хочешь сказать, Джеймс? Я вижу, ты пришел не случайно. В чем дело?

— А куда ты торопишься? Обычно у тебя такие прекрасные манеры…

— Надеюсь, ты не собираешься испортить еще и этот вечер, — улыбнулся Джонатан.

— О! У меня куда более грандиозные планы, — дернул его Джимми за золотую пуговицу. — Это ты у нас кто? Похож на водителя фургончика с мороженым.

Джонатан не принял остроту.

— Я лейтенант Пинкертон из «Мадам Баттерфляй». Это очень известная опера.

— Ах да, Пинкертон был настоящим ублюдком и сволочью. Разве нет? Он обрюхатил Баттерфляй и сбежал, а через пару лет вернулся с американской женой. Белоснежная форма — интересный выбор для сегодняшнего вечера.

— Дело не в моральных качествах, — мягко пояснил Джонатан. — Просто Пинкертон и Баттерфляй играли по разным правилам.

— А у нас с тобой что за игра?

— Ну как же, ничего не изменилось. Играем в «дрожь», — улыбнулся Джонатан. — Так что помни — мой ход!

Джимми почувствовал, как кровь приливает к щекам.

— А ты не ощущаешь себя неловко?

— Никогда себе этого не позволяю. Ты же знаешь, это одно из моих лучших качеств.

— Нет, ты ненавидишь проигрывать. — Джимми заметил, что этими словами задел брата. — Я помню выражение твоих глаз, когда я в чем-то тебя побеждал, будь то кроссворд, шарада, эстафета, да все, что угодно. Ты не жаловался, ничего не говорил, но я видел взгляд. Став постарше, ты научился его прятать, но я подозреваю, чувства остались неизменными. И скоро ты снова проиграешь.

— Жаль тебя разочаровывать, но этого просто не может быть. — Джонатан кивнул певичке, приступившей к новой арии. — Ты не хочешь попробовать лобстера, немного выпить и насладиться вечером? Не знаю, знаком ли ты с этой музыкой — «Si, mi chiamano Mimi» из «Богемии». Мими встречает Рудольфе, молодого обедневшего поэта, который живет с ней по соседству в Париже…

— В конце она умирает.

— Да, но как! — Джонатан замер, прикрыв глаза. — Тебе не кажется, что большинство из нас могут о таком только мечтать?

— Ты совершил большую ошибку, Джонатан.

Тот плавно повел рукой, изображая, что дирижирует оркестром.

— Не думаю.

Джимми подвинулся еще ближе.

— Люди, которых я видел сегодня, стонали и плакали. Конечно, те, что остались живы. Их увозили врачи с места аварии. А всего за пять секунд до несчастного случая все они думали о предстоящем ужине, вечернем шоу по телевизору или о том, какие оценки получили их дети в школе. Все были заняты собственными делами, а через мгновение жизнь изменилась.

Джонатан открыл глаза.

— Как мелодраматично! Ты становишься сентиментальным, брат. Тебе пора писать оперы, а не слушать их.

— Убийства Яйца ничем не отличались — один миг, и человек мертв. Тебе это нравится? Ощущение тончайшей грани между жизнью и смертью? Власть? Способность нарушить эту грань?

Джонатан поднял белую фуражку со стола и покрутил ее на пальце.

— О Боже правый! Какие серьезные разговоры! Чувствую, что потею от страха.

— Все сделано наугад, сумбурно, не придерешься. Поэтому полиция и не восприняла всерьез твое письмо, не поверила в серийность убийств — слишком уж они странные и одновременно прозаичные. Но мы чувствовали — что-то здесь не так.