Онлайн книга «Большая девчонка»
|
– Кто сказал, что ветка заброшенная?! А? – Да-а… а я и не знал! Во дела! – Завод снова в действии? – Выходит, так! – Ну и хорошо! А потом мы песню загорланили: Через две, через две зимы, Через две, через две весны-ы Отслужу, отслужу, как надо, и вернусь! Мы специально строевую орали, под нее шагалось легче. А если по правде, это была единственная песня, которую мы знали оба. Луна, уплывая все выше в космос, приобретала свой естественный лимонный, а потом сырный цвет, высыпали звезды, словно молодежь на ночную тусовку, по бокам узкоколейки чернел лес, один раз из середины елок выскочил заяц и тут же повернул обратно, испугавшись, наверное, нашего нестройного пения. И мне было так хорошо, как никогда раньше, понимаете, да? По шпалам, по шпалам, Вдоль рельсов, вдоль рельсов Любовь нас настигла, Ни больше, ни меньше. И стрелы амура Летели из леса, И в небе кривлялась Луна в роли беса… Это я записала уже дома. Жаль, что только меня она, любовь ета, настигла, как внезапно появившийся поезд. Амур попал только в мое сердце. Когда целился в Захара – промахнулся. И это было жестоко, понимаете, да? Мне теперь одной мучиться. Просто жесть. Наконец-то знакомое местечко! Охраняемый переезд. Отсюда до города рукой подать. И это было здорово, потому что я выдохлась, и еще жутко хотелось спать. А еще жутчее – есть. Что такое пять морковинок? Я не только не коза, но и не заяц. – Захарыч, ты есть хочешь? – спросила я. – Что за вопрос? Скоро подорожник лопать начну. – Потерпи, заяц-козел, скоро дома будем. – Терплю. Ты же не взяла ничего. Могла бы додуматься, все-таки девушка. На переезде стоял вечный малюсенький домик, напоминающий дом господина Тыквы из сказки про Чиполлино. В нем сейчас, наверное, спал сторож, и шлагбаум, как шея жирафа, был направлен в небо, прямо в бесовскую луну. – Упс! – сказал Захар и хлопнул себя по лбу. – Ох, я и тупой! – он еще раз хлопнул. – Ведь если тут охраняемый переезд, а я про него знал, значит, только тупые думают, что ветка заброшена. Ох, мы и тупые! – А ведь точно! А между прочим, мы на дачу ездим именно по этой дороге. – А ты вообще не знала про железку. – Не знала. Нет, то, что она здесь проходит, знала, конечно. Но то, что она недалеко от дач, – нет. – Ну, вот узнала. Не жалеешь? – Ни капли, Захарыч! Мне даже луна понравилась. – Ну! Луна вааще! Слышь, так жрать хочется! Я только молча вздохнула. – Надо было взять бутербродов. И ты тоже не догадалась, а еще девушка называешься, хозяйка. – Не думала, что поход затянется. А то почистила бы для тебя морковки. Ничего, дома тебя накормят. – Я что, верблюд, морковку жрать? Ну вот. Я не только не коза и не заяц, но и не верблюд, оказывается. Отсюда начинались городские фонари. Луна, конечно, неплохое светило, и светила она в полный феерический накал, но фонари были совсем не лишними в темную августовскую ночь. Рядом с домиком, с другой его стороны, прямо под фонарем, лежала верблюдица и задумчиво жевала жвачку. А может, это не верблюдица была, а верблюд, но кому охота разбираться? – Что это? – удивленно спросила я Захара, – слушай, я, кажется, совсем с катушек слетела. Я вижу… Слушай, ты почему верблюда вспомнил? Я его вижу! – Кого, Покровская? – Верблюда же! Мы вообще случайно не в Казахстане? А может, я вообще уже сплю и вижу сон? Захарыч, меня ущипни. – Точно! Я тоже сон вижу. Во елки! Реально верблюд. Откуда? Не, Казахстан от нас далеко, Китай ближе. – Я знала, что тут лошади живут. Вон их загон. Спят. Ну, помнишь, они на площади работают? – А… Помню. – А теперь верблюд… Каждый выходной лошадки рысью бежали в город. Верхом на них сидели девчонки лет пятнадцати. На площади Макарова лошадки степенно катали малышей. Наездницы шли рядом, держа в руках поводья. Счастливые сияющие детишки проезжали по площади круг или два и валились в руки родителей. Я однажды разговорилась с одной девчонкой-наездницей, мне показалось, что ее белая лошадь прихрамывает, и я ей об этом сказала. Мне сильно не понравилось, что они заставляют работать больную лошадь. Дело было зимой, и шапка у девчонки была чудная – сзади болтался пук вязанных «сосулек». – Это у Авроры походка такая, – объяснила девчонка, погладив лошадь по морде. Аврора стояла смирно и белесыми ресницами смахивала снежинки. Ресницы были длинные, почти как у Кислицина. Тогда я из любопытства спросила, много ли они зарабатывают прокатом лошадок. Девчонка поправила смешную шапку и ответила, что заработка хватает только на прокорм лошадям. И правда, за прокат они брали совсем небольшие деньги. – Теперь на верблюдах будут катать. – На верблюде. Где ты видишь второго? – спросила я. – Может, покатаемся бесплатно? Мы подошли к верблюду. Он спокойно лежал и жевал. – Он привязан, Захар… – Понятно, привязан. Если бы не привязь, ушел бы к себе в пустыню. Слышь, наверное, ему несладко в краю лесов. – Ага, верблюжьей колючки нет, любимого тортика. – Пусть елками питается, та же колючка. Верблюд позволил погладить себя. У него была спутанная, но мягкая шерсть в колючках и колтунах. – Верблюжье одеяло… Я попробовала залезть между горбов, а верблюд вдруг решил, что уже достаточно полежал и что надо уже подняться, а я не успела еще устроиться между его мягких холмов и стала боком сползать на землю. – Ой-ой, эй-эй, как тебя, стой! Я валялась на земле вверх тормашками, а рядом хохотал Захар. – Вовремя ты свалилась! Если бы он встал, сама спуститься бы ты не смогла. – Правда, что ли? – Мне мать рассказывала. В Египте садишься на верблюда бесплатно, а чтобы слезть – плати. Только тогда бедуины помогут слезть. Реально. – А если не заплатишь? – Всю жизнь будешь на верблюде ездить. – Так это ж хорошо! Посмеялись. Захар подал руку и помог мне подняться. Через час я была дома, чем несказанно удивила родителей. Они уже спали, когда я ввалилась в квартиру, открыв дверь своим ключом. Я старалась раздеваться как можно тише, но мама все равно услышала. |