Книга Хороший немец, страница 132 – Джозеф Кэнон

— Очень.

— Поэтому вы согласились встретиться с нами. Чтобы передать разрешения. Если вместо этого появится кто-то еще…

— Где? — спросил на удивление точно Гюнтер.

— Пока не знаю, — сказал Джейк, отмахиваясь от вопроса. — Но в американской зоне. Это важно. Нужно, чтобы они прислали американца. Если это будут русские, я учую подставу сразу же. Это должен быть американец, чтобы, если у меня и возникнет подозрение, было уже поздно.

— И они пришлют его, вашего американца?

— Само собой. Он знает, кто я. Да и сам захочет прийти. Я пустил слух, что мне кое-что известно. Такой шанс он не упустит. И придет.

— И вы в его руках.

— Это он будет в моих руках. Все, что вам нужно будет сделать, — привести его ко мне.

— Стать вашим грайфером, — тихо сказал Гюнтер.

— Это может сработать.

Гюнтер перевел взгляд на карты и снова приступил к игре.

— Жаль, что до войны вы не служили в полиции. Иногда смелый ход…

— Это может сработать, — снова повторил Джейк.

Гюнтер кивнул.

— Но есть один момент. Я с русскими не ссорился. И, как вы говорите, я не хочу терять свои возможности. Если у вас получится, где окажусь я? Обрублю для себя все концы. Русские узнают, что их предал я. Обратитесь к кому-нибудь другому.

— Больше не к кому. Вам они поверят. Это ваше дело тоже.

— Нет, ваше. Помогать вам было интересно — способ провести время. Теперь же вырисовывается нечто иное. Я не хочу светиться. Только не сейчас.

Джейк посмотрел на него:

— Верно. Вы никогда и не светились.

— Верно, — сказал Гюнтер, отказываясь от участия.

Джейк протянул руку и накрыл ладонью карты, не давая ему играть.

— Уберите руку. — Джейк держал ее, не убирая, еще с минуту, глядя на него в упор. — Оставьте меня в покое.

— Сколько вы еще намерены быть живым трупом? Годы? Слишком долго, чтобы ходить с опущенной головой. Вы же коп. Речь идет об убийстве.

— Нет, о выживании.

— Таким образом? Однажды вы уже так пробовали выжить. Хороший немецкий полицейский. Вы не поднимали головы, а люди гибли. Теперь вы хотите сунуть ее в бутылку. Ради чего? Ради возможности стучать русским? Вы будете работать на таких же людей. Думаете, они чем-то отличаются? — Огорченный, он оттолкнул стул и подошел к карте на стене. Берлин, каким он был.

Гюнтер, окаменев, сидел неподвижно секунду, затем почти машинально выложил еще одну карту.

— А вы думаете, американцы гораздо лучше?

— Ну, может, и не так, чтобы очень, — сказал Джейк, переводя глаза влево, в сторону Далема. — Но тут иное. Тут выбор. — Он отвернулся от карты. — У вас есть выбор.

— Работать на американцев.

— Нет, снова стать полицейским. Настоящим.

Минуту оба молчали, так что, когда дверь содрогнулась от резкого стука, он показался еще более громким в плотной тишине. Джейк встревоженно поднял глаза, ожидая русских, но это был Берни. Он ввалился в дверь с папками под мышкой, как и в тот первый вечер на Гельферштрассе, когда столкнулся с тарелкой. На сей раз вид Джейка остановил его на середине броска.

— А вы где были? Вас все ищут.

— Слышал.

— Хорошо, что вы здесь. Меньше беготни, — сказал он, ничего не поясняя, и направился к столу. — Ви геец, Гюнтер? — Он бросил взгляд на карты. — Семь из восьми. Дела не слишком ясные? — Он поднял бутылку, измерил взглядом уровень жидкости и отставил в сторону.

— Достаточно понятные.

— Я принес копии по Бенсхайму, которые вы просили. Но я их заберу обратно. Нам не полагается…

— Если верить герру Гейсмару, уже не нужно.

— А что в Бенсхайме? — спросил Джейк.

— Там Талли служил до Крансберга, — сказал Берни.

— Чтобы поставить точки над/, — сказал Гюнтер, открывая одну из папок, и затем посмотрел на Джейка. — Не наскоками, а методично. Поэтому часто вырисовывается определенная схема. Я думал, кому он продает персилшайны? Каким немцам? Может, тому, кого я знаю. Всего лишь идея.

— Так вот как они выглядят. — Джейк подошел и взял один из документов.

Обычная темно-желтая бумага, рваный шрифт в рамках, внизу что-то нацарапано чернилами. Наверху фамилия неизвестного ему человека — Бернхардт. Формат страницы другой, но все же знакомый, как и у всех оккупационных анкет. Он быстро пробежал листок взглядом и отдал. Безвредная бумага, но репутацию Бернхардту обеспечивает.

— Но, как я сказал, уже не нужны, — сказал Гюнтер.

— А почему? — спросил Берни.

— Гюнтер выходит из дела, — сказал Джейк. — Хочет продолжить пьянствовать в другом месте.

— И все же не возражаете, если я взгляну? Раз уж вы их принесли? — спросил Гюнтер, забирая папки.

— Ради бога, — сказал Берни, наливая себе. — Я прервал вашу беседу?

— Нет, мы закончили, — сказал Джейк. — Я ухожу.

— Подождите. У меня есть новости. — Он опрокинул в себя содержимое стакана и проглотил, слегка передернувшись. Жест настолько ему несвойственный, что привлек внимание Джейка.

— А я думал, вы не пьете.

— Теперь понимаю, почему, — сказал Берни со все еще искаженным гримасой лицом. Он поставил стакан. — Рената умерла.

— Русские…

— Нет, повесилась.

Никто ничего не произнес, в комнате наступила мертвая тишина.

— Когда? — непроизвольно спросил Джейк — лишь бы звук заполнил паузу.

— Ее нашли сегодня утром. Я никак не ожидал…

Джейк отвернулся к карте. Его глаза оживились, как будто в них вспыхнула искорка.

— Нет, — произнес он, но не в ответ, а просто очередной звук.

— Никто и не думал, что она… — Берни замолчал и взглянул на Джейка. — Она что-нибудь сказала вам, когда вы с ней разговаривали?

Джейк покачал головой:

— Если и сказала, я этого не слышал. — Он шарил глазами по карте — Алекс и этот возмутительный суд; Пренцлауэр, где она прятала ребенка; вокзал «Анхальтер», где она стрельнула сигаретку на платформе. Жизнь, как и улицы, можно проследить по карте. Старый офис «Коламбии», куда она поставляла сюжеты, выхваченные острым глазом.

— Итак, конец, — сказал безучастно Гюнтер.

— Начиналось совсем по-другому, — сказал Джейк. — Вы ее не знали. Какой она была. Такой милой, — сказал он не к месту, как о живой. Он повернулся к ним. — Она была милой.

— Все умирают, — сказал бесстрастно Гюнтер.

— Не понимаю, мне-то к чему горевать, — сказал Берни. — С учетом того, что она натворила. Еще и еврейка. И все же. — Он помолчал. — Но я пришел сюда не за этим. Не за тем, чтобы еще кто-то умер.