Книга Звонок-3, страница 59 – Кодзи Судзуки

— Ну, расскажу, и что дальше?

— Я перестану смотреть на вас как на привидение.

Каору решил, что, узнав о Хане побольше, он сможет сформировать определенный взгляд на нее.

— Только можно сначала я расспрошу вас?

Хана насторожилась.

— Может быть, невежливо об этом спрашивать, но мне интересно, сколько вам лет?

Хана рассмеялась. Не иначе как ее уже много раз спрашивали об этом.

— Тридцать один год, замужем, двое детей, оба мальчики.

От удивления у Каору чуть челюсть не отвалилась. Хана казалась ему еще совсем девочкой, а на самом деле ей тридцать один год — на одиннадцать лет больше, чем ему. Да что там, у нее двое детей... Такого он никак не ожидал.

— Удивительно.

— Все так говорят.

— Я-то думал, что вы младше меня.

— А вам сколько?

Каору сказал, что ему двадцать. Хана, захлопав ресницами, тихо произнесла:

— Надо же.

— Наверное, я выгляжу старше. Но мне на самом деле двадцать.

Каору потрогал себя за щеку. Он ни разу не брился с тех пор, как приехал в пустыню, и поэтому, возможно, выглядел гораздо старше своих лет.

Он приходил в себя после пережитого шока. Та, которую он считал девочкой младше его самого, оказалась на самом деле много старше. Теперь ему надо обращаться с ней деликатнее.

Разговор о возрасте стал одной из отправных точек. Теперь, пока Хана ухаживала за Каору, он рассказывал о себе.

Хана была отличным слушателем. Правда, она уходила и приходила по нескольку раз на дню, поэтому рассказывать приходилось урывками. Однако, несмотря на это, Хана, не теряя нити повествования, смогла узнать всю жизнь Каору до сегодняшнего момента.

А ему разговоры с Ханой были в радость. К тому же он мог еще раз проанализировать самого себя. Постепенно в этих беседах разворачивалась вся его жизнь. Он вспоминал, о чем думал в детстве, какие видел сны, как жил с отцом и с матерью, как они решили поехать вместе с семьей в американскую пустыню...

Временами рассказывать становилось больно. Тяжелее всего было говорить о болезни отца. Все мечты рухнули в один миг. Они с матерью жили в постоянных разъездах между домом и больницей. Через несколько лет выяснилось, что отца поразил вирус метастазного рака и что надежды на его выздоровление практически нет. Мать, правда, не сдавалась и верила, что в мифах североамериканских индейцев можно найти ключ к чудесному избавлению. Она с головой ушла в эти мифы. Болезнь отца, отчаянье погрузившейся в мир таинственного матери... В конце концов юноша, разочаровавшийся в космической физике, переключился на медицину.

Рассказывая, Каору все больше погружался в печаль. По его подсчетам, за четыре дня на разговоры с Ханой ушло два или три часа. За это время всю жизнь не вспомнить. Многое Каору пропустил. Порой, описывая безрассудства отца, он начинал плакать.

Жизнь, о которой можно рассказать за два-три часа... Возможно ли такое? Правда, некоторые детали ускользали от него, теряясь в тумане памяти.

— Вы любили когда-нибудь? — как будто подгадав момент, спросила Хана. Каору не знал, стоит ли рассказывать о Рэйко. Если бы Хана не задала этот вопрос, он, возможно, и промолчал бы.

А раз уж разговор зашел о Рэйко, то, естественно, нельзя будет обойти и Рёдзи. Воспоминания о нем были не столько печальными, сколько болезненными. Каору со стыдом думал о том, как начинались их с Рэйко отношения. К тому же комната, где они сблизились, чем-то походила на ту, в которой он сейчас находился. В той, правда, через два больших окна лился внутрь яркий свет и была видна зелень во дворе. Однако цвет стен и размеры комнат были практически одинаковыми.

Вряд ли стоило рассказывать Хане о том, какие отношения связывали их с Рэйко.

Однако Каору выложил все как на духу. Хана с мрачным видом кивала, иногда казалось, что она не может поверить.

— О нет, — приговаривала она. Когда Каору признался, что Рэйко носит его ребенка, лицо Ханы словно обледенело. — И этот ребенок родится?

Каору не заметил того странного выражения, с которым был задан этот вопрос.

— Разумеется, я хочу, чтобы он родился. Ради этого я сюда и приехал.

Хана зажмурилась. Каору не расслышал, что она прошептала, ее губы двигались почти незаметно, но казалось, она произносила слова молитвы.

В лишенной окон комнате с бежевыми стенами время можно было определить только по часам. Если верить им, наступила ночь четвертого дня. Когда Каору закончил рассказ о его и Рэйко ребенке, Хана остановила разговор.

— Ну, на сегодня хватит.

Медсестра собралась уходить. Она не могла свободно распоряжаться временем, но разговор прерывала всегда на подходящем месте.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне все до конца.

Эта женщина, прежде казавшаяся ему девочкой, говорила с ним словно мать.

Накрыв его руку своей, Хана на минуту задумалась и пошла к двери. Там она остановилась и, обернувшись, вышла в коридор.

Дверь осталась открытой. А Каору не мог забыть, с каким выражением лица Хана слушала его рассказ. Он где-то уже видел это выражение.

Человеческая мимика многообразна, но в схожих ситуациях люди выглядят одинаково. Например, когда радуются, услышав приятное известие, или когда собираются прыгнуть с высоты...

Каору размышлял, о чем же думала Хана, покидая комнату.

Внезапно в памяти всплыла запрятанная где-то в глубине сознания, но не забытая сцена.

Ситуация оказалась очень похожей. Женщина, которая кивала пациенту, перед тем как выйти из комнаты, так же как и Хана сейчас, была одета в белый халат. Она тоже была медсестрой.

Отцу удаляли опухоль из прямой кишки, и все шло успешно, на время его перевели в большую, четырехместную палату. Ее занимали только больные раком.

Среди медсестер, заходивших в палату, одну пациенты особенно любили. Не особенно красивая, но не без очарования во взгляде, она была из тех женщин, что буквально лучатся положительными эмоциями. Она с сочувствием относилась к капризам пациентов и ни разу даже не скривилась. Отцу тоже нравилась эта медсестра, однажды он шутя шлепнул ее по заднице — так шлепают маленьких детей.

Эта женщина вскоре ушла из больницы. Она уже два года была замужем, шел седьмой месяц ее беременности. Ей нужен был декретный отпуск на год.

В последний день работы она пришла в палату к отцу попрощаться, в тот момент там был Каору. Через год она вернулась. В ответ на какие-то ее слова один из пациентов пошутил: «Вот ты вернулась, а он выписался».

Двое оставшихся пациентов, кроме отца, говорили одно и то же. Кивая их не совсем уместным шуткам, медсестра, попрощавшись с каждым из них, вышла из комнаты.