Онлайн книга «Твоя жена Пенелопа»
|
Никита потом уснул, как младенец, а Нине не спалось. Лежала, смотрела в потолок, думала свою грустную думу. И опять сожалела, что затеяла тот разговор в машине. Нет, смешно же она выглядела со своим сермяжным ханжеством! На, возьми меня в жены, я так этого хочу… Ты не готов, да, милый? Ну что ж, я понимаю, я потерплю, конечно же, потерплю… Стыдоба. По сути, после такого разговора уважающая себя женщина должна какие-то правильные выводы делать. Или разрывать отношения, если не устраивают, или… А что – или? А вот не знает она – что! Прежней-то легкости уже не будет в их жизни, это ж понятно… Всегда теперь этот разговор между ними будет тенью стоять… Хотя скорее всего Никита о нем забудет, думала Нина. Или сделает вид, что забыл. Фу, как нехорошо на душе, как неловко… Наверное, эта неловкость тоже из разряда ханжеских комплексов. Мамины гены, будь они неладны! А куда от них денешься, если с детства тебе внушают эти домостроевские постулаты вроде «нельзя до свадьбы» и «не дай бог в подоле нам с отцом принесешь»! Вот Таточке, например, наверняка ничего такого не внушали… Оттого она такая свободная, раскрепощенная. Ей и в голову не придет заявлять кому-либо – женись на мне… А раньше Нине казалось, что она тоже свободна. И что ханжеские родительские внушения к ее свободе никакого отношения не имеют. И девственность свою долго сохраняла вовсе не из ханжества, а вопреки… Потому что сама так хотела. А на деле оказалось – не так! Значит, недалеко от материных наставлений ушла… Нина вздохнула, перевернулась на живот, уткнулась лицом в подушку. Надо спать, спать, иначе от собственных рефлексий можно с ума сойти! Если долго над этой темой витать страданиями, можно вообще самооценку до нуля опустить! Хотя она у нее и без того, наверное, на нуле. А от нуля решений не принимают… Будет утро, будут и решения. Вот встанут с Никитой утром, и она скажет – ухожу. Люблю тебя до безумия, но ухожу! Потому что другая я, как оказалось. Да, ты прав, анахронизма во мне много, генно-модифицированного маминого ханжества. Что я ним поделать могу? Прости, уж какая есть, другой не буду… Опять захотелось плакать. И на грани слезного отчаяния вспомнилось вдруг! Выплыла из памяти картинка ни с того ни с сего… Она тогда еще соплюхой была, кажется, в третьем классе училась. Пришла из школы раньше обычного, открыла своим ключом дверь. И очень удивилась, увидев маму, выскочившую из дверей соседской комнаты. Странная она была, будто виноватая. И будто взъерошенная вся. Волосы растрепаны, глаза горят счастливой неловкостью. А в открытых дверях комнаты, распахнувшихся после мамы на секунду, мелькнула голая спина дяди Пети… Она тогда, конечно, и не поняла ничего. Да и мама пробормотала какое-то удобоваримое для нее объяснение. А потом и вообще – забылось. А мама долго еще ходила со своим отрешенно-счастливым лицом… Значит, не права была тогда тетя Ляля, на кухне-то, когда выдала в адрес мамы свой уничижительный вердикт – ты, мол, и часа в любви не жила! Значит, был-таки у мамы этот часок… А может, и не один… Когда соседи в свою Америку уехали, мама долго ходила, как смертельно больная. Похудела, осунулась вся. А однажды она видела, как мама плачет, уткнувшись лицом в забытую дядей Петей рубашку. Под ванной нашлась рубашка, видимо, случайно туда попала… Ох, как мать в эту рубашку выла! Тихо, на одной жалкой ноте, как раненая волчица… Вот тебе, стало быть, и вся недолга. И весь анахронизм с генно-модифицированным ханжеством – пошел бы он к лешему. Перед любовью самые устоявшиеся устои – ничто. Достойный отлуп всем ее рефлексиям! Радуйся, если любишь, сегодня, сейчас. Села на постели, поджав под себя ноги, с жадностью уставилась на спящего Никиту. Какое у него в лунном свете лицо… необыкновенное. Любимое. И плечи, и руки… Все, все любимое, до слез, до боли в сердце… И заплакала тихо от избытка расплавленной внутри нежности. И содрогнулась одновременно от страха – да разве можно представить хоть на секунду, что кто-то другой может спать на ее половине кровати? Это же ужасно, если представить… Она снова легла, положив по-хозяйски ладонь на теплую грудь Никиты. Ткнулась носом в предплечье, вдохнула запах кожи… Нет, тетя Ляля была права со своим «хоть часок, хоть денек». Однако лучше не денек и не часок, а лучше всю жизнь, конечно. А маму жалко… Ох как жалко… * * * Нина проснулась рано утром, как обычно. Наверное, тоже из разряда плебейских привычек – ранний подъем? Воскресенье ведь, можно поваляться, понежиться… Но удовольствия пустое лежание-валяние ей почему-то не доставляло. Хотелось активных действий… Да и настроение было замечательное. Нина встала под прохладный душ, чувствуя бодрость во всем теле и намечая себе хозяйственные планы на утро. Надо блинчиков напечь, Никита любит с утра блинчики. А еще лучше – принести ему завтрак в постель. Почему бы нет, в самом деле? Блинчики получились – прелесть. Теперь еще чашку с кофе на поднос, и – вперед! Он уже проснулся, кажется… – Доброе утро, любимый! – Нина выплыла из кухни с подносом. Присела на кровать, устроив поднос на тумбочке перед Никитой, потянулась, чтобы поцеловать его, сонного, в щеку. – Ни фига себе… – обалдело пробормотал Никита, поднимая голову от подушки. – Это что, мне? – Тебе, конечно. Кому же еще? – Кофе в постель, я правильно понимаю? – Да. Кофе. И еще блинчики. Ешь, а то остынут. Никита сел, подтянув подушку под спину, пристроил поднос на одеяле перед собой. Потом глянул с улыбкой, как ей показалось, немного настороженной. В глазах вопрос застыл. – Нин… А ты что, плакала ночью? – Да прям! С чего бы мне плакать? – Не знаю… Но мне показалось… – Зря тебе показалось. Я спала как убитая. И вообще, все хорошо, Никит… Ведь у нас все хорошо, правда? – Ну, еще бы! Если уж до завтрака в постель дело дошло… Нина так и не поняла – поблагодарил он ее или отшутился насмешливо. Но блинчики принялся уплетать с аппетитом, глядя на нее безмятежно. Потом, прикрыв глаза, потянулся, изобразив на лице сытое довольство. – Спасибо, Нинуль. Ублажила меня, недостойного. – Хм… Почему – недостойного? Я же тебя люблю. Или… Что ты имеешь в виду? – Опять к словам придираешься, да? Не хмурься, тебе не идет! – А я и не хмурюсь. – Легче ко всему надо относиться, Нин. Понимаешь? Легче… Не усложнять ничего. – А я и не усложняю. – Ну, вот и молодец. А за блинчики спасибо, очень вкусно. – Да пожалуйста, – встав с кровати, она потянулась за подносом. Никита перехватил руку и, быстро отставив поднос на тумбочку, притянул Нину к себе и, подмяв под себя, навис над ней с плотоядной улыбкой: – Ага, попалась! Будешь теперь знать, чем обычно заканчивается кофе в постель! |