Книга Отдай мне мужа!, страница 25 – Светлана Демидова

Усилием воли загнав поглубже всяческие сомнения, я крутанул руль, решительно поворачивая «Волгу» в сторону Петровского бульвара. Улицы были почти пусты – народ уже вовсю провожал старый год за праздничными столами. Только изредка на бешеной скорости в веере брызг, слепленных из дождя и тумана, проносились встречные машины.

Окна третьего этажа помпезного дома Панкиных были темны. Странно было доставать из кармана ключи, входить в этот чужой дом, как к себе. Чтобы не стоять в ожидании лифта в пустынном холле, я поплелся на третий этаж пешком.

В квартире меня встретила такая же тишина и уже знакомый запах жилища Панкиных. В тот момент, когда я собирался снять куртку, за дверью, ведущей в гостиную, раздался телефонный звонок. Опрокинув в темноте стул, я бросился зажигать свет. Все это получилось довольно громко. Невольно у меня вырвалось проклятье. Плечом я стукнулся об один из шкафов в комнате, и маленькие флакончики еще долго дребезжали на стеклянных полках. Наконец мне удалось включить свет. У меня все похолодело внутри: наверное, я ожидал увидеть при свете нечто ужасное, но в гостиной все оставалось без изменений. За дверями спальни послышались приглушенные шаги. Телефон, не переставая, звонил. Я снял трубку.

– Алло!

Молчание.

Я ждал, не говоря ни слова. На другом конце провода я явственно слышал чужое дыхание. Мы оба были настороже – мой загадочный собеседник и я. Каждый ждал, чтобы другой каким-то образом проявил себя. Ни он, ни я не хотели вешать трубку. Напряжение становилось невыносимым. В дверях спальни появилась Ева Панкина. Еще более потерянная, чем прежде. Она хотела было спросить о чем-то, но я сделал ей знак молчать и продолжал слушать. Теперь на другом конце провода не слышалось даже легкого дыхания. Не знаю, сколько продолжалась эта игра в кошки-мышки, но уже никак не меньше двух минут. В конце концов сдался мой «собеседник» и отключился.

– Что это было? – прошептала Ева.

– Я не понял… Думаю, ваш телефон не в порядке. Вам надо обратиться в ремонтную службу.

Но ее не так-то легко было одурачить.

– Неправда! Снова было то же самое!

– Что «то же самое»?

Она слегка задержалась с ответом, а потом прошептала:

– Дыхание…

Я увидел, что, произнеся это слово, Ева буквально содрогнулась от страха.

Мне пришлось как можно небрежнее пожать плечами.

– Не забывайте, что сегодня праздничный вечер. Ошибки связи. Или кто-то из ваших друзей просто шутит.

– Нет! У нас мало друзей, и все они – серьезные люди. Я не понимаю, почему… – Ева остановилась на полуфразе, с удивлением оглядела меня, а потом испуганно спросила: – Вы уходили?!

– Видите ли… – начал я, но она меня перебила:

– Вы промокли и… Боже мой! Что это у вас – кровь?

Я машинально провел рукой по лицу, обнаружив под носом бугорок с засохшей коркой.

– Я забыл закрыть свою машину. Когда вернулся, чтобы сделать это, поскользнулся и упал…

Ложь была неловкой, очевидной, но Ева, погруженная в невеселые мысли, никак не отреагировала на мои слова. Сейчас и речи быть не могло о том, чтобы рассказать ей о смерти мужа. Этой женщине явно угрожала опасность, и прежде всего надо постараться защитить ее. Возможно, сообщение от лица Германа было послано с одной-единственной целью: заставить ее остаться дома. А звонили для того, чтобы убедиться, что она действительно никуда не ушла.

Ева устало потерла глаза.

– Не понимаю, почему Германа до сих пор нет. Если он не ранен, что за причина так задерживаться! Наверное, нам следует обзвонить все больницы, чтобы найти его?

– Их слишком много, – невесело ответил я. – И потом сегодня вообще трудно до кого-либо дозвониться.

– Тогда нужно объехать все больницы! Если вы не согласитесь, я вызову такси. Я должна знать, что с ним и где он.

Желая очередной раз оттянуть момент, когда все же придется сказать ей правду, я горячо и, как мне казалось, убедительно заговорил:

– Если бы с ним случилось что-то серьезное, он прислал бы вам адрес больницы. Он же хотел, чтобы вы ждали его дома. Ну, представьте: вы уедете, а он в это время возвратится домой. Вы опять поссоритесь.

Мне было тошно от собственной бесстыдной лжи, но страх признаться во всем, перспектива невообразимой истерики, которая, несомненно, последует вслед за признанием, оказались сильнее. Я сам себя опутал паутиной беспросветного вранья и уже отчаялся выбраться из нее. Мои слова, однако, отрезвили и немного успокоили ее.

– Да, вы правы, – согласилась она.

– Ева, наверно, можно позвонить кому-нибудь из ваших родных, чтобы они побыли с вами.

– Нет! – Она резко вскинула голову. – Никаких родственников! То есть они, конечно, имеются, но у нас… прерваны дипломатические отношения, – закончила она с усмешкой.

Милое семейство. Я разозлился: своих родственников она, судя по всему, не жалует, а родных мужа терпеть не может. Ну, почему бы мне не послать эту женщину к черту? Повернуться, захлопнуть дверь и никогда больше даже не проезжать мимо ее дома! Однако возникшая в мозгу картинка, как я читаю в газете сообщение о жертве насилия или даже убийства в элитном квартале и узнаю на фотографии Еву, остудила мой гнев.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я.

– Отвратительно, – отозвалась она и скривилась. – Голова плывет. Очень тревожусь за Германа… Вдруг он все-таки получил травму?.. Может, ему сделали рентген и обнаружили перелом?.. Простите, но мне нужно выпить…

Ева взяла бутылку обеими руками, но они так тряслись, что она вынуждена была поставить ее на место.

– Пожалуйста, плесните мне, – попросила она. Ее взгляд был умоляющим и в то же время требовательным.

Я решил не отговаривать ее. В конце концов, возможно, ей действительно станет лучше. Когда я протянул ей стакан, она с просительной интонацией произнесла:

– А лед? Просто так я не могу выпить… Я не люблю теплое виски, да и слишком крепко…

Пришлось отправиться на кухню за льдом. Когда я вернулся, Ева успела осушить стакан без всякого льда.

– Вы поступили неблагоразумно, Ева, – с укором произнес я.

Это еще было слабо сказано: алкоголь ударил ей в голову, будто ее хватили дубинкой по затылку, глаза помутнели. Через несколько минут она, почти лишившись чувств, перевесилась через подлокотник кресла вмиг ослабевшим телом. Я понял, что пока я ходил за льдом, она все же умудрилась налить себе еще. Бросив кубики льда в горшок с орхидеей, я взял Еву на руки и отнес в постель.

Бог никогда не посылает испытаний сверх того, что может вынести человек. Так не раз утверждал в своих проповедях настоятель Аристарх. Если верить старому чудаку, то я, скорее всего, вплотную приблизился к критической границе.