Онлайн книга «Добрая, злая»
|
– Ну да, этой Колывановой все можно, конечно… – как по заказу, тихо пробормотал он себе под нос. – У нее папаша при бабках, своя квартира в Москве… Тоже мне звезда… Да если б я при таких бабках был… От его тихого злобного бормотания вдруг зазвенело в ушах, в голове, и показалось, будто звон пошел по всему организму. Странный такой звон, оглохнуть можно. Закрыла глаза, схватилась за голову, сглотнула с трудом… И мысль, тяжелая, раздраженная, вдруг пробила ознобом: как же она этого парня… презирает! Как он ей неприятен с этим своим злобно-алчущим взглядом в телевизор, с глупыми комментариями… Конечно, нехорошо, наверное, таким откровенным презрением к человеку исполняться, и тем не менее! Надо бы ему сказать, чтоб уходил… Открыла глаза, вздохнула, собралась с духом. Да только не успела. Даже и сама не поняла, что в следующий момент произошло. Комната вдруг заплясала перед глазами, выпучиваясь то столом, то телевизором, как будто испуганное зрение в одночасье стало кривым, фасеточным. Потом все отодвинулось разом, сконцентрировалось отдельным пространством, чуждым, отторгающим, беззвучно кричащим: уходи, уходи, нечего тебе здесь делать! Это не твоя жизнь, чужая ты в ней! И никогда своей не станешь! Чужая? Действительно, чужая… Никогда ей в эту прежнюю жизнь не войти, как ни выворачивайся с потугами старательной адаптации. Можно, конечно, и обмануть, и вывернуться, но… как тогда жить? Нет, невозможно, да и не хочется, ой как не хочется. А куда – хочется? Ну так ясное дело – куда… Что же она в таком случае здесь сидит? И вообще – чего натворила по трусости, по глупой обманчивой доброте? Какая же здесь доброта ей почудилась? При чем тут вообще доброта? Тихо встала с дивана, на ватных ногах вышла в прихожую. Обула кроссовки, стянула с вешалки пиджачок, другой рукой прихватила с тумбочки сумку. Тихо открыла дверь, обернулась… В комнате по-прежнему надрывался телевизор голосом «лахудры» Колывановой. Ступила за порог, и дверь закрылась за ней тихим деликатным щелчком. Уже подъезжая на маршрутке к вокзалу, вспомнила – телефон взять забыла! Ну да ладно, не возвращаться же. Еще бы на вечернюю электричку успеть… Всю дорогу мысли в голове бродили бесшабашные, радостные. Наверное, и улыбка с лица не сходила – сидящая напротив пожилая парочка все взглядывала на нее в недоумении. А что, смешно, наверное. Сидит дылда долговязая, пялится в заплывающее сумерками вагонное окно, радуется чему-то. Конечно, дорогие мои, радуюсь! Скоро Ивана увижу, брошусь ему на шею, повинюсь в глупом благородстве… Вы думаете, если улыбаюсь, значит, я добрая такая, да? А вот и ошибаетесь! Я не добрая, я злая, я за свое счастье всем страстно адаптирующимся горло перегрызу! Бежала потом со станции через поле, через мосток, через темный лес – не боялась нисколечки! А чего бояться – ей теперь здесь жить, не пристало родных мест бояться. Вот и Кочкино со взгорка открылось, и в бабы-Симином доме окошки светом горят. И в Ивановом доме – тоже! Открыла калитку, взлетела на крыльцо, открыла дверь… – Ну и где тебя черти носят? С собаками искать, что ли? Звоню, звоню, не отвечаешь… Какие теплые, сильные у него руки. И сердце под рубашкой стучит часто-часто. – Я телефон дома забыла, Иван. Я в город, домой ездила. – Что, со станции одна шла? – Ага… – Не боялась? – Нет. Чего мне бояться? Я же к тебе шла! – А чего уехала, меня не дождавшись? – Не поверишь – доброй захотела быть! Меня Нелли пыталась убедить, что я должна быть доброй, потому что ты без штанов останешься и обязательно затоскуешь… – Она что, была здесь? – Ну да… Сказала, что я должна выпасть из твоих фантазий как неудобоваримый фактор. И тем самым тебя спасти. – Ну, понятно… – А ты и правда остался… без штанов? – А тебе это так важно? – Мне – нет! – Ну, и хорошо. В самом деле – зачем одному человеку куча штанов? Да и не такой уж я бесштанный, если судить по потребности. По крайней мере на ферму нам хватит и дом новый поставить хватит. А там… Главное, мы вольными людьми будем, чертенок! А много нам для счастья и воли не надо, правда? – Правда… Дай мне твой телефон, я маме позвоню, она волнуется, наверное. Ну же, пусти, чего ты меня сграбастал… Мамин тревожный голос прорвался через первый же длинный гудок: – Да! Слушаю! Говорите! – Мам, это я… – О господи, доча, куда ты делась? Кирилл позвонил, я места себе не нахожу! Давай быстро домой, что еще за фокусы? – Это не фокусы, мам. В общем… я не приеду. Я здесь останусь. Навсегда. С Иваном. – Где – здесь? – В Кочкино. – О господи… А кто это – Иван? – Я его люблю, мам. – Что значит – люблю? И почему – в Кочкино? Что ты с этим Иваном в Кочкино будешь делать? – Жить, мам. Просто – жить. Я очень хочу – жить… Мамин голос успел еще всколыхнуться удивленным возмущением, пока она целилась пальцем в кнопку отбоя. Подняла голову, глянула Ивану в глаза. Ох, какие у него были глаза! Да за такие глаза не только жизнь поменять, ее и отдать можно без сожаления. – Да, будем жить, чертенок… Истину искать не будем, просто жить. Хотя бог его знает – относительно истины… Может, и найдем. Как знать, как знать… |