Онлайн книга «Распутник»
Он протянул к ней руку, провел пальцем по щеке, и она вздрогнула от этого прикосновения. — Не надо. — Ты выйдешь за меня замуж, Пенелопа. Она резко отдернула голову, подальше от него, не желая, чтобы он к ней прикасался. — Это почему же? — Потому, милая, — и в его голосе прозвучало темное обещание, когда он склонился еще ближе, ведя сильным, теплым пальцем по ее шее, по обнаженной коже над платьем, и сердце ее заколотилось еще быстрее, а дыхание сделалось прерывистым, — что никто никогда не поверит, будто я не скомпрометировал тебя целиком и полностью. Он сжал край платья и одним мощным рывком разорвал его вместе с сорочкой пополам, обнажив ее до самой талии. Пенелопа ахнула, уронила бутылку и вцепилась в края платья. Виски расплескалось по ее груди. — Ты... ты... — Можешь не спешить, милая, — лениво протянул он, отступив назад и любуясь делом своих рук. — Я подожду, пока ты не подыщешь нужное слово. Пенелопа прищурилась. Слово ей не требовалось, ей требовался хлыст. И она сделала то единственное, до чего смогла додуматься. Рука взлетела вверх сама по себе и соприкоснулась с его щекой с громким хлопком — этот звук показался бы ей весьма удовлетворительным, не будь она так жестоко унижена. Его голова от удара дернулась, ладонь тотчас же прижалась к щеке, где уже расцветало красное пятно. Пенелопа снова отступила назад, к двери. Голос ее дрожал: — Я никогда... никогда... не выйду за человека вроде тебя. Неужели ты забыл, каким был? Забыл, каким мог стать? Можно подумать, тебя вырастили волки! Она повернулась и сделала то, что должна была сделать сразу же, как только увидела, что он идет ей навстречу. Побежала. Рывком распахнув дверь, Пенелопа слепо помчалась по снегу в сторону Нидэм-Мэнора, но успела пробежать всего несколько ярдов, когда он схватил ее сзади одной словно стальной рукой и легко оторвал от земли. Только тут она закричала: — Отпусти меня! Животное! Помогите! Она отчаянно лягалась и даже сумела пнуть его в бедро. Он грязно выругался у нее над ухом. — Прекрати драться, гарпия! Ни за что на свете, даже ради спасения собственной жизни! Пенелопа удвоила усилия. — Помогите! Кто-нибудь! — Здесь на целую милю нет ни одной живой души. А дальше все спят. Эти слова только подстегнули ее. Он уже притащил ее назад в кухню, но невольно застонал, потому что Пенелопа локтем угодила ему под ребра. — Поставь меня сейчас же! — изо всех сил завопила она прямо ему в ухо. Борн не остановился, только подхватил со стола фонарь и отрубленную от стола ножку. — Нет. Пенелопа продолжала сопротивляться, но он держал ее крепко. — И как ты намерен это осуществить? — едко спросила она. — Изнасилуешь меня здесь, в своем пустом доме, а потом вернешь к родителям слегка попорченную? Он нес ее по длинному коридору, с одной стороны которого виднелись деревянные перила, отмечавшие площадку черной лестницы для слуг. В них Пенелопа и вцепилась изо всех своих сил. Он остановился, дожидаясь, когда она отцепится, и заговорил поразительно терпеливым тоном: — Я не насилую женщин. Во всяком случае, если они не попросят меня об этом сами. Услышав это, Пенелопа призадумалась. Ее сердце заныло. Ему на нее наплевать. Он ее не хочет. И ставит ее настолько низко, что даже и притвориться не желает. Изобразить интерес. Попытаться ее соблазнить. Использует ее ради Фальконвелла. А Томми разве нет? Конечно, да. Томми заглянул ей в глаза, но увидел не их голубизну, а всего лишь синеву суррейского неба над Фальконвеллом. Конечно, он еще увидел в ней своего друга, но сделал свое предложение не поэтому. По крайней мере Майкл повел себя честно. — Это лучшее предложение, какое ты можешь получить, Пенелопа, — негромко произнес он, и она услышала в его голосе настойчивость. И поверь, это не самое ужасное, что я в своей жизни сделал. Этим словам следовало бы прозвучать надменно. Или хотя бы бесстрастно. Но они прозвучали просто честно. И еще в них промелькнуло что-то такое... Пенелопа даже не была уверена, что расслышала это. Точнее, она просто не позволила себе это уловить. Но перила все-таки отпустила, и Борн поставил ее на ступеньки. Она в самом деле обдумывает это. Как сумасшедшая. В самом деле представляет себе, каково это — выйти замуж за нового, странного Майкла. Да только не может она себе этого представлять. Не может даже начать думать о том, каково оно — выйти замуж за мужчину, который, не задумываясь, хватает топор и рубит на кусочки кухонный стол. И утаскивает вопящих женщин в заброшенный дом. Одно тут несомненно — это никак нельзя назвать нормальным браком для светской женщины. Пенелопа посмотрела ему прямо в глаза (благодаря тому, что он поставил ее на несколько ступенек выше себя). — Если я за тебя выйду, моя репутация будет погублена. — Главная тайна общества в том, что эта «гибель» не так ужасна, как ее пытаются представить. Ты получишь свободу, которая прилагается к погубленной репутации, а это не так уж мало. Пенелопа помотала головой: — Дело же не только во мне. Репутация моих сестер тоже пострадает. Если мы с тобой поженимся, им уже никогда не найти удачную партию. Общество будет думать, что их... так же просто втянуть в скандал... как и меня. — Твой сестры — не моя забота. — Зато моя! Он вскинул бровь. — Ты уверена, что в твоем положении можешь выдвигать требования? Она уверена не была. Никоим образом. Но все равно расправила плечи, не желая отступать. — Ты забыл, Что ни один викарий в Британии не сочетает нас браком, если у алтаря я скажу «нет»! — И ты думаешь, будто в этом случае я не сообщу всему Лондону, что обесчестил тебя сегодня вечером? — Да! — Ты ошибаешься. История, которую я состряпаю, заставит покраснеть даже самых бывалых проституток. Пока покраснела только Пенелопа, но все равно решила не сдаваться. Она сделала глубокий вдох и выложила свою козырную карту: — В этом я как раз не сомневаюсь, но, обесчестив меня, ты лишишься последнего шанса на обретение Фальконвелла. Он застыл. Ожидая его ответа, Пенелопа затаила дыхание. — Назови свою цену. Она выиграла! Ей хотелось во все горло закричать о своем успехе, о том, что она победила этого непреклонного, непоколебимого мужчину — нет, настоящего скота. Но она удержалась благодаря остаткам инстинкта самосохранения. |