Книга Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады, страница 11 – Дмитрий Емец

Чимоданов хотел что-то возразить, но внезапно застыл и, повернувшись, проводил кого-то взглядом.

– Опа! Какая девушка хорошая! – сказал он.

Все изумленно повернулись, чтобы посмотреть на хорошую девушку Чимоданова. За восемнадцать лет жизни это был первый случай, когда Петруччо отозвался о девушке без цинизма.

Оказалась, что девушка Чимоданову понравилась такая же, как и он. Небольшого роста, крепкая, на быстрых решительных ногах с сильной голенью. Такие девушки шагают так упруго, что, кажется, после каждого шага их подкидывает.

– Чимоданов начинает интересоваться противоположным полом! Невероятно! Не иначе как наступил сезон цветения пеньков и парковых лавок! – заявила Ната.

В ее голосе звучала легкая досада, проявлявшаяся у Вихровой всякий раз, когда кто-то смел интересоваться не ею, а кем-либо другим.

– Хочу познакомиться! – сказал Чимоданов Мефу.

Буслаев не возражал.

– Знакомься!

– Ага, знакомься! Ща! Давай ты сдернешь у нее мобилку, а я тебя настигну и сломаю тебе шею! – предложил Чимоданов.

Буслаев отказался. Мошкин тоже не горел желанием. Он так долго переспрашивал: «Кто? Я?», что девушка ушла и вместе с собой унесла целый виток несвершившейся судьбы.

– Сволочи вы! Мобилку сдернуть не могли! Теперь вот попросите меня о чем-нибудь! – угрюмо сказал Чимоданов и молчал целых три минуты, изредка замахиваясь, чтобы хлестнуть себя по спине Зудукой.

Ната все не могла успокоиться. Влюбленный Чимоданов не давал покоя ее воображению.

– У меня есть отличная подруга! Футболистка! А ноги какие! Ты таких и не видел! Страуса запинает в восемь секунд, – дразнила она.

– Познакомь! – сразу клюнул Чимоданов.

– Даже и не подумаю! – отказалась Ната.

– Почему?

– У меня принцип такой. Никогда не знакомить своих друзей между собой. Особенно мальчиков и девочек. Это хуже, чем оказаться между вагонами во время сцепки. Куда ни дернешься – все равно придавит и кругом окажешься виноват, – заявила Вихрова.

Петруччо постучал пальцем по лбу.

– Подчеркиваю! Фактор Ж! – категорично произнес он.

Фактор Ж означал у него «фактор женщина», и этим все было сказано.

Они прошли по Никитской и свернули к Новому Арбату. Через дорогу от них каменел высокий бульвар с новыми скамейками.

Здесь к Чимоданову подошли два стареньких японца, которым на двоих было лет сто семьдесят, протянули ему фотоаппарат и знаками попросили их снять. Петруччо старательно щелкнул, держа Зудуку в зубах, а затем преспокойно сунул фотоаппарат в карман и застегнул «молнию». Дождавшись, пока с вежливых японских лиц сметет дежурные улыбки, он расстегнул «молнию» и вернул им фотоаппарат. Старички вновь заулыбались, часто кивая и быстро пятясь.

– Перегрелся? – спросил Меф.

– Обожаю производить мерзкое впечатление! – самодовольно сообщил Чимоданов. – И вообще, откуда они знают: может, я всемирно известный фотограф, и эта камера – мой авторский гонорар?

Даф хмыкнула. Некогда Петруччо выбрал себе амплуа нравственного уродца и теперь изо всех сил его поддерживал. Поначалу это было нечто вроде: «Я знаю, что я смешной урод, но я буду уродом, потому что мне нравится быть уродом!» Да и получалось неважно, но мало-помалу привычка прорастала и преобразовывала натуру.

Пользуясь тем, что внимание Дафны отвлечено на Чимоданова, Мефодий взял ее за руку. Ладонь Даф чуть дрогнула, но осталась у него в плену. Даже на миг дружелюбно сжалась. Ната зорко покосилась на руку Мефа. Такие детали никогда не ускользали от ее быстрых глазок.

– Что за хватательный рефлекс? В каждом парне дремлет младенец? «Мамочка, возьми меня за ручку!» – поинтересовалась она.

– При чем тут это? Может, я дорогу боюсь один переходить! – спокойно пояснил Меф.

– Какое совпадение! Я тоже! – умилилась Вихрова. – Эй, Пименова Дарья Батьковна, дайте мне тоже ручку!

– Давай я тебя возьму! – предложил Чимоданов, только что закончивший ковырять в носу.

– Ага, щас! Ты меня под машину попадешь! – отказалась Вихрова.

– А я? – предложил Евгеша.

– Ой, только не ты! – взмолилась Ната. – Все, кто угодно, только не Мошкин! Ты будущий мамик!

– Что за мамик?

– Худшая разновидность папика, – отрубила Вихрова и хладнокровно перешла одна, наплевав на запрещающий сигнал светофора.

Ната о чем-то размышляла, с кошачьей ловкостью идя по бровке, бок о бок с проносящимися машинами.

– Интересная тема для нездоровых фантазий! – внезапно заговорила она. – На необитаемый остров поселили группу маленьких детей. У них есть пища, дом, компьютерные программы, которые учат читать, книги – короче, все, что нужно. Но одна оговорка: ни в одной из их книг нет слова ЛЮБОВЬ и вообще ничего о любви. Смогут они когда-нибудь любить? Я имею в виду чувство.

Даф покосилась на Нату с удивлением. Вихрова всегда казалась ей нравственно и содержательно примитивной, как мелодия о чижике-пыжике, а тут вдруг такая мысль. Вот уж правду говорят: человек всегда шире любого твоего суждения о нем.

Чимоданов хмыкнул.

– А пока они маленькие были, почему они не передохли? Кто этих детей обслуживал? – уточнил он.

– Отвали! Какая разница кто?! Роботы! – огрызнулась Ната. – Так что: смогут или нет?

– Не-а, куда там, – усомнился Петруччо. – Как чаек камнями подбивать, может, и сообразят, а насчет прочего вряд ли.

– А я думаю, смогут. Даже скорее, чем остальные, – уверенно ответила Даф.

– Почему? – озадачилась Ната.

– Потому что остальной мир знает слово «любовь» в его дежурном виде, короче говоря, ест то, чем кормят в фильмах, а что ему соответствует – само наполнение понятия, всю его глубину – постепенно забывает. Остался один скелет слова, внутри же все выгнило. Там же на острове, возможно, не будет самого слова, но возникнет главное – его внутреннее наполнение.

– И откуда оно там возьмется? – усомнилась Вихрова.

– Само появится, – заверила ее Даф. – Из сочувствия, сострадания, жалости, заботы. Если они будут, то любовь не сможет не появиться. Если есть зажженная спичка и облитые бензином дрова – костер возникнет сам собой.