Книга Мефодий Буслаев. Стеклянный страж, страница 43 – Дмитрий Емец

– Запросто! Лучший тест на нормальную женщину – это когда при ней можно ругать феминизм! Она и сама его с удовольствием поругивает, даже если она командир противолодочного крейсера, – охотно согласился Хаврон, не замечая, что в его логику закралась как минимум одна ошибка.

Меф увидел, что Зозо переводит взгляд с него на отца и обратно. Точно сравнивает их и огорчается, обнаруживая немало сходств. Причем, возможно, не только внешних. Когда в женщине говорит мать, она умна и прозорлива даже в том случае, если в другое время начисто лишена этих качеств.

Игорь Буслаев занервничал. Мало кому понравится, когда его так разглядывают.

– Ты чего? – спросил он.

– Если Меф будет похож на тебя, я его прибью! И тебя тоже! – буркнула Зозо.

Она со страхом думала, что некоторые дети настолько повторяют судьбы своих родителей, что кажется, будто люди обречены метаться в рамках одной судьбы.

Внизу Мефодий и Дафна попытались остаться в лифте, но Эдя вцепился клещом и уговорил их поехать с ними. Некоторое время Даф размышляла, зачем ему нужна такая массовость, а потом сообразила: Эдя волнуется и ощущает себя виноватым – вот и собирает толпу. Хотя если разобраться, то папа-Буслаев – даже в единственном экземпляре толпа.

Обнаружив, что Дафна тоже идет с ними, Игорь Буслаев оживился. До сих пор он помалкивал, потому что не был абсолютно уверен, что она имеет отношение к Мефу.

– А я тут думаю: может, хорошенькая девушка просто едет в лифте по своей программе, а мы лифт задерживаем? Создаем затруднение в отлаженном функционировании коммунальных служб многоквартирного дома, чем подрываем жильцам их расписанный по секундам быт и нарушаем…

Что именно они нарушают, папа-Буслаев не придумал и перешел сразу к сути:

– Вы слишком красивы для моего сына! Он совершенный оболтус!

– В гараж сейчас пойдешь ночевать! – хмуро предупредила Зозо.

* * *

Они долго ехали на электричке с Белорусского вокзала. Поначалу электричка была битком. Дачники толкались рюкзаками. Подростки скучали. Дети совали все в рот. Матери семейств читали любовные романы, отслеживая, как Коля и Оля, вдоволь намучившись друг с другом, создают в финале новую здоровую ячейку общества.

Беспокойный Игорь Буслаев перезнакомился с доброй половиной электрички и всем представил своего сына Мефодия. Одному он говорил: «У него в детстве глаза вечно текли, как у пуделя! А я ему их капал – да!», другому: «Попробуй не дай ему чего – сразу падает на пол и валяется!», а третьему: «Это сейчас памперсы у всех!.. А тогда-то не было! Но все равно – какая орясина выросла!»

Электричка слушала и сочувствовала папе-Буслаеву, труженику и мученику. Сыну Мефодию хотелось забиться под сиденье, но там уже стояли чьи-то коробки. Он потел, злился и, сам того не заметив, поджег взглядом два старых телеграфных столба у насыпи. А что поделаешь? Силы-то к нему вернулись вместе с памятью.

Одно радовало: Дафна слушала все очень доброжелательно, без мин, гримас, незаметных подмигиваний Мефу и прочих сигнализаций на тему: «Не волнуйся! Я отлично понимаю, что все вокруг дураки, и только мы с тобой умные!» Более того, Меф чувствовал, что его отец Дафне нравится и она замечает в нем немало хорошего, много такого, чего не видит он сам, его сын. Да и вообще, чем чище человек, тем больше светлого он видит в окружающих. Проходя мимо помойки, взрослый человек увидит кучу хлама, а ребенок сидящего на баке смешного воробьеныша.

Когда электричка разгреблась и освободилось место, Эде вздумалось съесть арбуз, купленный в дорогу. Достав кнопочный нож, он с удовольствием испугал щелчком лезвия сидевшую напротив щекастую даму и с хрустом вогнал нож в полосатый бок арбуза.

Пока Эдя, чтобы не испачкать брюки, хитроумно размещал на коленях пакет, Зозо завладела ножом и выпилила себе серединку. Возмущенный Хаврон отнял у сестры нож:

– Не выедай! За такие дела в благородном семействе бьют по ушам!

– Нас в детстве не били!

– Это потому, что мы плебеи. У нас слабые уши! – пояснил Эдя.

Поев арбуза, Хаврон, едущий к любимой девушке в сопровождении кучи родственников, закрыл глаза и уснул. Через какое-то время проснулся, снова собрался уснуть, но обнаружил, что они уже приехали. Эдя вытащился на платформу, позвонил Ане и получил инструкции, на какой автобус сесть. Существовала и маршрутка, но она шла как-то не так, с заездом в кудатонетудатово.

Погрузились в автобус. На подмосковную природу Эдя смотрел без выраженного интереса. Он был не Пушкин, и желтенькие и красненькие листья пробуждали в нем не вдохновение, а лишь занудное рассуждение о зарплате дворников. Получают ли они осенью и зимой, когда работы много, столько же, сколько весной и летом, когда работы меньше.

Заинтересовался Эдя только однажды, когда дедок с бело-желтой бородой втолкнул в автобус испуганную козу. На него стали кричать, хотя коза ехала вполне сознательно. Никого не бодала, не сорила пивными пробками, не забивала проход вещами и даже не лущила семечки.

Дедок с желтеющей бородой проявил ум и выдержку. Встречно ругаться не стал, но предложил:

– Друзья, давайте уточним исходные данные! А если б это была не коза, а, допустим, козье мясо – его можно было бы провозить?

– Тогда запросто! Хоть целую тушу! – подтвердили злопыхатели.

– То есть эта коза виновата, что она жива? Значит, если я сейчас достану топор и тюкну ее по башке, вопросы исчезнут и все мирно и спокойно поедут дальше? – уточнил дедок, с угрозой похлопывая рукой по висевшей на плече сумке.

Злопыхатели в тревоге примолкли, впервые оценив преимущества живой козы перед козой мертвой. Да и возможное наличие у деда топора заставило их задуматься.

Эдя придвинулся к деду и, наклонившись к его уху, понимающе шепнул:

– Философия? Профессор?

– Обижаешь: физика твердых тел. Доцент, – с достоинством поправил желтобородый.

Они с Эдей пожали друг другу руки, хотя Хаврон лишь тогда становился сопричастным физике твердых тел, когда врезался во что-то твердое.

Наконец автобус остановился и начал разгружаться. Прямо перед ними протянулась длинная трехэтажка, обстроенная сарайчиками. За сарайчиками начиналось поле, сразу за которым цепочкой выстроились домики. У крайнего так сияла новая железная крыша, что жгло глаза.