Книга Лето с чужими, страница 20 – Таити Ямада

– Приходи опять.

– Мы ждем.

В такси по дороге домой я думал о тактичности родителей. Похоже, они говорили все, что хотели, но при этом ни разу не попытались напроситься ко мне в гости. Мне это казалось грустным, а с другой стороны, терзала совесть – я и сам их не приглашал. Вместе с тем, существовала некая граница между реальностью и ирреальностью, мы втроем интуитивно догадывались об этом, и старались эту границу не пересекать.

Затем я вспомнил о сыне – о Сигэки.

Слово «вспомнил» может показаться кощунственным. Сын с самого развода чурался меня, воротил лицо, во всем принимал сторону матери. Как я ни пытался с ним заговорить, ответа не добился. При этом он нарочито весело болтал с матерью. После развода Сигэки остался жить с ней, но это ладно.

Мне порой казалось: если предположить, что привязанность девятнадцатилетнего парня к матери есть результат внутреннего протеста против отца, мне лучше примириться и больше не пытаться оправдать себя в его глазах.

Ненавидит отца, бережет мать… тоже неплохо. Я попытался забыть сына.

Но сейчас Сигэки уже знает об отношениях между матерью и Мамией.

Возможно, это и не свойственно для второкурсника, но и ему иногда требуется отцовская любовь. Приезжая сюда, я, например, утопаю в родительской любви и уверен, что должен вернуть то же самое сыну.

– Простите, я передумал, поезжайте в Акасака. – И я назвал таксисту гостиницу.

На сегодня избавлю себя от необходимости врать Кей, а заодно встречусь завтра в гостинице с Сигэки, пообедаем вместе, дам ему больше, чем обычно, карманных денег.

Хотя уверенности в том, как сын отреагирует на своевольную выходку отца, у меня не было.

– Квартира Имамура, – раздался на другом конце провода голос бывшей жены. Вернула себе девичью фамилию.

– Это я.

Повисла короткая пауза.

– Сигэки, ты? – спросила Аяко.

– Да нет же, я.

– Ах, ты… – Голос стал ехидным. – То-то я думаю, кто еще может сказать «это я».

– А как мне прикажешь называться? – усмехнулся я в свою очередь. После развода я звонил впервые.

– Только голосами и похожи, так, что не отличишь.

– Извини.

Я настраивался услышать колкости, но сквозило напряжение, и разговор явно не клеился.

– Что, его нет?

– Он сейчас в Штатах. Его друг уехал на год на стажировку в Аризону, вот он и решил слетать к нему на каникулы.

– В Аризоне, кажется, жарко.

– Ничего, молодой.

– Выдворила?

– В каком смысле?

– Уже знает… про него?

– Про кого него?

– Про Мамию.

– Ребенку об этом говорить пока рано.

– Встречаетесь?

– Я не обязана.

– Что не обязана?

– Отвечать тебе.

– Точно, не обязана. Но хоть поздороваться с тобой можно? Мы с ним долго работали вместе, теперь все кончено.

– А что вам мешает? Личная жизнь тут ни при чем.

– Так, да не так.

– Ах, вот ты о чем. Ты же сам хотел развода. Надеюсь, не будешь ревновать меня к Мамии.

– Вот еще.

– Тогда в чем дело? С какой стати ты вмешиваешься?

– Резонно. Вот только с ним непросто иметь дело, верно?

– Верно. Но я, кажется, не занимаюсь прелюбодеянием. Что тебя так беспокоит? Развелась, и теперь могу делать, что захочу.

– Или делала еще до развода?

– Ты что такое говоришь?

– Не слишком ли рано? Еще и месяца не прошло, а уже того…

– Ну что ты за человек, а? Если хочешь знать, я все это время ничего к тебе не испытывала. Был бы любимый человек, все получится хоть сразу после развода.

– Неужели сойдетесь?

– Я же говорила, что не обязана тебе отвечать.

– Сигэки – и мой сын тоже. Уж переживать, как это на нем отразится, мне никто не запретит.

– Ловко ты впутываешь ребенка. А сам хоть бы капельку о нем побеспокоился.

– Я позвонил, потому что хотел с ним встретиться.

– Ну ты и мерзавец. Я кладу трубку. Больше не хочу с тобой говорить.

Раздались гудки.

Если удалось сбежать от такого мерзавца, могла бы хоть спасибо сказать. Не брось она трубку, я б не вытерпел и сказал: верни хоть часть тех денег, что у меня оттяпала. Пожалуй, она права – действительно я мерзавец. Так и выходит. Поговоришь с ней – так и выходит. Да и она мегера, стоит лишь с ней заговорить. И все так неожиданно.

Из окна одноместного номера на девятом этаже виднелись огни другой высотной гостиницы и поток машин на улице Аояма.

Встреча не удалась, но Сигэки тут не виноват. Однако всматриваясь в беспрерывный поток фар, я осознал, что отчаяние – мое привычное состояние, когда дело доходит до сына. Оно преследовало меня еще с тех пор, как он пошел в среднюю школу. [16] Пожалуй, мои отцовские чувства и надежды были направлены совсем не в ту сторону.

И в отчаянии этом по большей части Сигэки не виноват. Детское «я» формируется не только с удобной взрослым стороны. Это я понимал, но все равно злился, если он меня игнорировал или противился по пустякам.

Но как бы я ни злился, результата, который меня бы устраивал, я не добивался. Только расстраивался, а когда он перешел в старшие классы, просто смирился. С тех пор при каждой встрече с Сигэки я готовил себя к очередному легкому разочарованию. И наоборот, предлагая, скажем, вместе выпить кофе, я приходил в замешательство, слыша в ответ простодушное «угу».

Конечно, виноват в этом только родитель. Я – такой же плохой отец, как и муж. Все плохо. Сам я так не считал, но за разглядыванием ночных огней, очернив себя с ног и до головы, мне стало легче.

* * *

Утром, в начале одиннадцатого, я уходил из гостиницы.

Оплатив счет, я уже направлялся к дверям, когда увидел входящего Мамию.

Менять направление внезапно было бы странно. Я остановился в отдалении и смотрел, как он проходит в автоматическую дверь. А сам при этом думал: хорошо, если он меня не заметит.

Мамия вошел, коротко окинул взглядом холл и направился было в кафе, но вдруг ошеломленно оглянулся на меня.

Я улыбнулся и кивнул. Вспомнил прошлое, и на душе стало хорошо. Даже подумал: «Аяко права – личная жизнь тут ни при чем».

– А-а, – приоткрыл рот Мамия, и как обернулся, так и замер.