Книга Мимолетная страсть, страница 79 – Лесия Корнуолл

— Просто не понимаю, что так сильно задерживает Адама. Уже почти стемнело. — Она взяла зеркало и щетку. — Ну и ладно, зато у нас есть время причесаться и оттереть лица, пока наши бравые рыцари не пришли нас спасать.

Изабель посмотрела на Марианну. Та спокойно причесывалась и щипала щеки, как дебютантка перед балом. Марианна представления не имеет, на что способен Чарлз.

Изабель выхватила зеркало из руки подруги. Она не может дожидаться Блэквуда и не может позволить Чарлзу причинить вред кому-нибудь еще! Изабель подошла к двери. Света пока еще хватает. Она зажмурилась и ударила зеркало об стену, не обратив внимания на протестующий вскрик подруги. Наверное, Марианна думает, что она такая же сумасшедшая, как и все остальные Мейтленды. Ну и пусть. Времени на объяснения нет.

Взяв осколок стекла, Изабель начала соскребать штукатурку, удерживающую на месте первую дверную петлю.

В аббатстве стояла такая тишина, что Финеас слышал биение собственного сердца. Он шел по темному каменному коридору, боль в плече куда-то ушла, а все его чувства обострились. Он был настороже, наблюдал, прислушивался к малейшему звуку.

Впереди из широкой арки выплескивался свет, и Финеас пошел на него.

Большое помещение, вероятно, когда-то служило в монастыре трапезной, но сейчас в нем было пусто.

Ковры не устилали каменные полы, но стены были задрапированы тяжелым красным бархатом. В дальнем конце комнаты возвышался помост, на нем стоял длинный дубовый стол. На стенах висели факелы, отбрасывая красные и золотые отблески на отполированные поверхности. У стола стояли три резных стула, украшенных, как старинные троны, а в середине комнаты на полу жалко примостилась простая деревянная табуретка.

В самом дальнем от двери углу виднелось что-то высокое и громоздкое, призрачно маячившее из-под укутывавшего это холста, на котором была вышита буква «Н» в окружении лаврового венка.

Герб Наполеона.

Пальцы внезапно замерзли — по каменному полу коридора эхом отдавались чьи-то шаги. Финеасу оставалось всего несколько секунд, чтобы спрятаться за бархатными драпировками. Он прижался к стене, чувствуя, как холод добирается до костей. Вытащив пистолет, Финеас взвел курок и стал ждать.

— Мы займем свои места сразу же, как только его введут. — Финеас узнал голос Чарлза Мейтленда. — Я уверен, вы согласны, милорд, что раз уж это свершившийся факт, нет никакого смысла затягивать. Полагаю, корабль уже ждет? — нервно спросил он.

— Разумеется. В пещере, — ответил Филипп Реншоу. — Именно поэтому я и выбрал Уотерфилд, из-за удобных путей отхода. Но ты об этом уже знаешь, верно, раз уж используешь пещеру для контрабанды?

— Я… — Чарлз запнулся, но не стал отрицать слова Филиппа.

Голос Реншоу сделался мрачным и угрожающим:

— Именно поэтому мне пришлось изменить планы и вернуться в Англию через Лондон, рискуя обнаружить себя. Я приказал наблюдать за этим местом, болван.

Чарлз прокашлялся. Этот нервный звук показался слишком громким в каменном помещении. Финеас осторожно выглянул из-за драпировки. Чарлз стоял бледный, глаза его впали. Он молча покачал головой в ответ на вопрос.

— И это только одна из сделанных тобой ошибок, — продолжал Реншоу. — А еще стрельба в гостинице вместо быстрого и тайного отъезда. А теперь нам нужно избавляться от тех, кто, вполне вероятно, уже успел рассказать другим о том, что им известно.

— Но ведь сегодня ночью все закончится, к утру мы будем во Франции, а к обеду в Париже, — произнес Чарлз, стараясь говорить непринужденно, но голос его дрожал.

Финеас вслушивался в неторопливые шаги Реншоу, бродившего по комнате.

— Ну, во всяком случае, в этой комнате все правильно.

Он погладил резьбу на одном из стульев в каких-то нескольких дюймах от места, где прятался Финеас. Прошел почти год, как он в последний раз видел Филиппа. Лицо его постарело и сделалось жестче, слишком стар для жены такой молодой и миловидной, как Эвелин. И все же Реншоу излучал власть и решимость.

— Я рад, что ты хоть что-то сделал правильно, Чарлз, ради своего же блага. L’empereur не обладает терпением. Он не терпит ошибок и болванов, которые их совершают. В особенности если эти болваны — англичане.

— Но ты такой же англичанин, как я! — возразил Чарлз.

Филипп хмыкнул:

— Наполеон сделал меня Comte d’Elenoire [2] . Это титул моего деда. Я отрекся от своего английского наследия.

— Но я же все равно буду графом Эшдаун, правда? — спросил Чарлз.

Филипп засмеялся и хлопнул его по плечу.

— Конечно, милорд граф, но если с этой минуты у нас все пойдет хорошо, мы с тобой прибудем в Париж, предъявим наш приз Наполеону, и твоя награда значительно превзойдет простое графство.

Филипп дождался, пока Чарлз расслабится и улыбнется, и снова подался вперед.

— Но больше никаких ошибок. Живыми это место должны покинуть только мы. Ты меня понял?

Невысказанная угроза тяжело повисла под балками потолка.

— А что насчет моей матери? — осторожно спросил Чарлз, но Филипп уже поднялся на возвышение, не ответив на его вопрос.

— Ну что, пройдемся еще разок?

— Конечно, — промямлил Чарлз.

Филипп остановился позади первого стула.

— Граф Эшдаун, это ваше место, — произнес он. — Я сяду в середине, а леди Онория займет последний стул.

Он показал на табурет у ног Чарлза.

— Притворщик Людовик будет сидеть тут.

Он подошел к задрапированной конструкции, сияя глазами, как мужчина, спешащий к любимой женщине. Благоговейно потрогал драпировку, влюбленными глазами посмотрел на позолоченную букву «Н» и снова повернулся к Чарлзу.

— Полагаю, ты прочитал отчет о суде над Людовиком Шестнадцатым?

— Да, — ответил Чарлз. — Мы будем следовать ему?

— До последней буквы. Если герцог Орлеанский пожелал прикинуться королем Франции, мы будем судить его, как судили когда-то его брата. Мы будем его трибуналом, чтобы история не смогла обвинить нас в том, что мы не следовали протоколу.

Филипп дернул за холст, тот с шорохом упал на пол. Свет факела блеснул на смертельном клинке, воткнутом в отполированное дерево. Финеас уставился на гильотину. Теперь он понял, в чем заключается план мести Филиппа.

Реншоу провел ладонью по гладкому дереву, проверил остроту лезвия большим пальцем.

— Я, — почти нежно произнес он, слизнув кровь с пальца, — буду палачом во славу Франции. Он расплатится за оскорбление.

Чарлз кашлянул.

— Мы убьем его здесь? В этой самой комнате?