Книга Девятая жизнь Луи Дракса, страница 3 – Лиз Дженсен

– Почему наказали тебя, а не этих громил? – спрашивает Жирный Перес. – Просто интересно.

– Потому что громилы всегда побеждают, к тому же кругом была моя кровь. Охота футбольным звездам вытирать за другими кровь – у них ведь куча призов и Кубок Мира. Когда я вытащил голову из тисков и пошел по коридору в туалет, за мной по полу капала кровь. Зеленая. Это его и взбесило.

– А почему кровь-то зеленая?

– Потому что у меня лейкемия, а после химиотерапии кровь становится зеленой. Вы разве не знали? А я думал, что вы ученый.

– Зеленая кровь, лейкемия… Чудеса! Рассказывай дальше, – говорит он. Скрип.

Надо было назвать его не Жирным Пересом, а Мсье Рассказывай Дальше. Или Мсье Тупицей, Придурком, Лопухом, Жопой.

И все равно говорить я могу что угодно, потому что любые чувства разрешаются. Дети должны свободно проявлять эмоции, даже негативные. Этот мир безопасен и тра-ля-ля.

Ха-ха, шутка.

А теперь слушай меня, Жирный Перес. Сейчас я буду задавать вопросы.

Вопрос Номер Один: когда я в школе, к тебе приходит моя мама?

Вопрос Номер Два: Когда она тебе рассказывает про себя и папу, под тобою скрипит кресло?

Вопрос Номер Три: Вы делаете после этого секс?

Если в этот момент со мною был Перес, его кресло говорило: скрип, скрип, скрип. А если со мною был Густав, он говорил: Спокойно, мой маленький джентльмен. Не трать силы напрасно. Думай о важном.

– Устроим в выходные что-нибудь замечательное, – говорит она. – В честь нашего дня рождения.

У нас почти одинаковый день рождения, и еще у нас был почти одинаковый день умирания, когда я рождался. Я родился 7 апреля, а мама на два дня раньше, так что мы с ней почти близнецы и нужны друг другу, иначе нам смерть. Наши дни рождения мы справляем одновременно, между 5-м и 7-м апреля. Мне исполняется девять, а маме сорок, это называется Четыре О! Папá приезжает из Парижа – он там вроде как живет теперь со своей зловредной мамой Люсиль. Мне подарят кучу подарков и нового хомячка. Его зовут Мухаммед, как его предшественника. Он будет жить в той же клетке и делать свои дела в ту же коробочку из-под повидла. Я всех своих хомячков называю Мухаммедами, это имя очень им подходит, Папá говорит, что это династия такая.

Мухаммеда Третьего мне подарили вместе с книжкой «Как ухаживать за маленькими грызунами».

– Будем надеяться, этот продержится дольше, – говорит Папá. – Можешь взять его в Париж, когда соберешься к нам с Мами. [13]

Но мама на него так строго смотрит, потому что Париж плохой город.

У этого хомячка шкурка светлее. И глаза не черные, а темно-красные, как будто налитые кровью. Наверное, потому что он боится. Первую неделю все Мухаммеды боятся, а потом обживаются и начинают выучивать секретные правила для домашних животных. Клетку Папá называет Алькатрасом – это было такое кино про тюрьму, из которой герои сбегают и тра-ля-ля. [14]

На день рождения я подарил Маман духи «Аура». Пахли они похлеще кошачьей мочи или дохлой крысы. Папá купил эти духи в аэропорту, а дарил я. Это был подарок от меня, хотя не я выбирал и платил не я, и скидку делали тоже не мне. Я просто подал идею.

– Какая прекрасная идея – подарить мне духи, – сказала Маман и подушилась за ушами, а потом все обнимала меня и обнимала, целовала и целовала, так что мне уже дышать было нечем и я закашлялся.

Главное – это подать идею.

В следующий раз мне исполнится Один О!

Вообще-то Маман не знает, что идея с духами на самом деле была не моя. Я забыл про ее день рожденья, потому что радовался из-за своего и потому что мне подарят Мухаммеда Третьего. Папá напоминал по телефону, что нужно нарисовать открытку, но я тогда собирал «Лего» – пусковую ракетную установку с капсулой. Так что про открытку я забыл и подписал ту, что привез Папá. Он приехал к нам на новой машине, называется «фольксваген-пассат». Открытку я подписал черным восковым карандашом, вообще-то я им рисую летучих мышей-вампиров, свастику и всякие картинки про смерть.

Моя мама хрупкая как стеклышко, потому что, говорит Папá, у нее была трудная жизнь. Из-за этого у нее болит голова, и мама плачет, и еще иногда кричит на меня, а потом извиняется и снова плачет, и без конца меня обнимает и обнимает, и всего целует. Зато Папá у меня не хрупкий, редкий в мире силач. При встрече вы могли бы получить от него по голове, и она у вас будет болеть, называется – сотрясение мозга. Мой Папá вообще здорово дерется, он мог бы стать боксером, просто он дерется честно, в отличие от дяденьки, который убил Великого Гудини – подошел и ударил в живот, а Гудини не успел напрячь мышцы. [15] Папá тренирует мышцы в тренажерном зале: у него есть грудная мышца, брюшная мышца и кроме этих двух еще куча – больше, чем у любых пап. Он бы даже мог стать Машиной-Убийцей, если бы много тренировался. Но у него нет времени, вот и все. Он очень занят – летает на самолетах. Папá говорит, что у него сидячая работа, а кабина – это как стол с прибамбасами. У меня очень тяжелая работа, mon petit loup, [16] никакой романтики.

Да еще нужно поосторожней с распитием пива и коньяка, нужно пить потихоньку, чтобы никто не знал. Тем более что после поездки в «Парижский Диснейленд» ты стал пить еще больше, да и вообще стал очень странный – без конца злишься на жену и сына, хотя они всего лишь невинные жертвы, на которых ты изливаешь свою злость, а они ведь не виноваты, виноват только ты сам, и нужно это признать.

– В выходные мы все втроем поедем за город, в Овернь, – говорит Маман. – Устроим там замечательный весенний пикник. Ты, я и Папá – мы снова будем семья.