Книга Тамерлан должен умереть, страница 18 – Луиза Уэлш

– Смотрите, парни, и учитесь, – крикнул я, – вот театр крови!

Забавнейшая шутка – скажете, нет? – и я рассмеялся; ударами по сломанной челюсти и в ребра я снова опрокинул своего старого друга на пол.

Из-за кулис появились двое рабочих сцены.

– У меня здесь разговор с этим Иудой. – Я вынул меч и взмахнул им. – Но подходите ближе, кто хочет тоже попробовать.

Мужчины, поколебавшись, отправились восвояси. Но я знал, что скоро они вернутся с подмогой. Один из мальчиков побежал к учителю.

– Не подходи к нему, – прорычал я, схватил его под мышки и швырнул в гущу его товарищей, – если не хочешь проверить, наточен ли мой клинок!

Блейз опять привстал. Оглушенный и искалеченный, он опирался на колонну, держась за челюсть. Он поднял глаза к намалеванному на куполе небу, словно ожидая знака свыше. Затем мягко, с удивлением покачал головой и обернул лицо ко мне. В его глазах, глубоких и невинных, была боль разбитого сердца. Он зашепелявил кровавым ртом:

– Что ты беснуешься? Совсем рассудка лишился?

Я приблизил лезвие к его лицу и сделал на его щеках две борозды – такие же, какие он оставил старику.

– Знакомо? Наверняка ты надеялся повесить и эту смерть на меня.

Он склонил голову и проговорил слабым голосом побежденного:

– Я люблю тебя.

– Как Дьявол любит святую воду.

– Нет, как брата.

– Тогда давай решим, кто из нас Авель, а кто Каин. – Я горько засмеялся. – Перепишем историю, и Авель будет жить.

– Ты изувечил меня.

– А ты меня убил.

В зале снова раздался шум.

– Мы здесь еще не закончили.

Я поставил Блейза на ноги и поволок его в лабиринт темных коридоров, уводящих в глубину театра и вверх, к богам.

* * *

Я толкал Блейза перед собой. Его кровь капала на ступени, указывая путь преследователям.

– Останови кровь, – рявкнул я.

Он горько прыснул – это могло прозвучать и смехом. Мы шли по неосвещенному заброшенному коридору: пыль покрывала все. Я пихнул его вперед, на смутную лестницу. Здесь никого не было со времени Чумы; лестничные пролеты опутала паутина. Сколько театралов, заполонявших эти галереи в предвкушении зрелища, лежат теперь в чумных канавах? Я вспомнил, как гул толпы проникает в уборную и подстегивает актеров, готовящихся выйти на сцену. Как мы смотрели друг другу в глаза и заключали пари, сколько сегодня пришло народа, гадая по гулу голосов. Внезапно воспоминание стало таким живым, что я остановился – уверенный, что слышу за спиной шум погони. Но все было тихо, как в склепе, только Блейз негромко постанывал. Мы продолжали восхождение и наконец дошли до поворота коридора. В таких местах женщин лишают чести и драгоценностей. Я прижал Блейза к сырой стене, приставил кинжал к его горлу и выплюнул ему в лицо только одно слово:

– Зачем?

Мгновение я думал – а может быть, даже надеялся, – что он снова начнет отпираться, ибо, когда он поднял голову и я увидел слезы на его ресницах, последние остатки моего разбитого мира рухнули в пропасть. Я прошептал:

– Да, ты сделал это. Ты убил меня. Ты говоришь с покойником, покойник.

Трудно было узнать в этом человеке Томаса Блейза, который умел легко заворожить полный зал. Он прижал руку к сломанной челюсти. Его усталый голос был приглушен болью:

– Я не хотел, чтобы дошло до такого.

В отчаянии я затряс его; Блейз по-прежнему держал руку у рта, но не сопротивлялся. Его затылок бился о стену, пока я не остановился, опасаясь до времени вышибить ему мозги.

– Назови мне имена, – сказал я и для пущей выразительности снова ударил его о стену. – Ты не настолько коварен, чтобы проделать все это самому. Кто стоит за тобой? Говори, и я подарю тебе пару лишних вдохов.

Блейз взглянул мне в глаза:

– Мы были лучшими друзьями.

Я снова нанес удар, отшвырнув его руку от лица. Тонкая струйка крови, вылетев изо рта, легла на стену дьявольским автографом. Он пошатнулся, я подхватил его.

– Говори.

Блейз вернул руку к израненному лицу, Словно это облегчало боль. Он запинался, но больше не взывал к нашей дружбе или былым временам. Рассказывая, он словно бы заглядывал в себя, отыскивая правду:

– Трудно припомнить, когда это началось. Несколько месяцев назад, когда в первый раз закрылись театры, у меня начались трудности. – Он помедлил.

– Что за трудности?

– Обычные. Кое-кто пришел мне на выручку.

– Они дали тебе взаймы? – Блейз кивнул. – В обмен на любовь?

Он засмеялся:

– Дни, когда моя любовь могла приносить доход, давно позади. Нет, я должен был вернуть деньги с процентами, а мне ведь нужно было еще на что-то жить. Когда пришло время платить, у меня не было даже того, что мне дали.

– И никакого плана?

– Я думал, быть может, старик… – Он вытер лицо. – Старик поможет. Но он предложил очень мало.

– И ты убил его?

– Нет! Да. – Он покачал головой. – Не сразу. Все это было много недель назад – до того, как ты уехал к Уолсингему.

– Так уже тогда против меня были заговоры?

В воздухе между нами повис его вздох.

– Я встретился с ними, чтобы просить отсрочки. Я знал, что, как только минует Чума, я смогу найти деньги. Но они избили меня, угрожали мне смертью, а затем предложили мне выход.

– Твою жизнь за мою?

– Не так просто. Они представляли могущественных людей. Мне сказали, что, если я придумаю, как привести тебя к Совету, они простят мой долг. – Теперь в голосе его звучала жалоба. – Ты оставил меня одного в целом городе, наедине с Чумой. Я сделал, как они сказали, чтобы спасти свою шкуру, я был уверен, что ты сам сможешь избавиться от них. Тебе это удавалось и раньше.

Я удивленно покачал головой. Он убил Кида, Ворчуна и меня за кошель золота.

– Я бы дал тебе денег.

– И презирал бы меня. – Раньше мне не приходилось слышать в его голосе такого отвращения. Я начинал кое-что понимать.

– Дело не только в деньгах, – прошептал я. – Ты посылал эти письма. Я знал, что ты мне завидуешь, но не знал, насколько. Ты ненавидишь меня.

Блейз потряс головой:

– Ты взял мою любовь и смял ее. Ты потешался над моими стихами. Представлял меня как одного из лучших актеров Лондона и ни разу не назвал лучшим. Подшучивал надо мной. Заставил меня пройти сквозь врата ада и потом отдал роль волшебника другому, а мне опять досталось играть слугу. Ты навязал мне роль убийцы, и я стал им. – Он уронил голову. – Но ненависть ушла – теперь, когда мы на равных.