Книга Не возжелай мне зла, страница 71 – Джулия Корбин

— Так, значит, Кирсти не заставляла тебя идти с ней?

— Нет, я сама пошла, — отвечает Лорен. — Мы купили мороженого, а потом взяли Бенсона и отправились погулять в парке.

— И о чем вы разговаривали?

— Просто о жизни… О том, как моя мама убила ее маму и как ее папа не узнал дочь, когда она к нему пришла. — Она на секунду умолкает, о чем-то думает, а потом снова бросает в мою сторону язвительный взгляд. — Ты думала, покормишь меня оладушками и все наладится? Фигушки!

— Кирсти просила тебя о чем-то? — спрашивает О’Рейли.

— О чем?

— Может, принести что-нибудь из дома… Или сказала что-нибудь такое, что ты не должна говорить родителям?

— Нет.

— Точно?

— У меня нет привычки врать. Не то что у некоторых.

— Это похвально, — говорит О’Рейли. — Но ты знаешь, что Кирсти нельзя ни в чем верить?

— Она такая из-за того, что случилось с ее матерью.

— Но она угрожала твоим близким, Лорен, — произносит он. — Тебе надо держаться от нее подальше.

— Ладно. — Она опустила голову, смотрит на свои ноги. — Я хочу жить с папой. А ты? — Глядит на Робби.

— Нет, — отвечает он раздраженно. — Наш дом здесь. И тебе пора хоть немножко повзрослеть. Ведешь себя как маленькая.

— А я и есть маленькая. И я иду собирать вещи.

Вздернув плечи, она выбегает из комнаты, но видно, что это скорее не вызов, а поза, потому что глаза у нее полны слез. Робби идет за ней, я остаюсь с О’Рейли, Филом и Эрикой. В щеке пульсирует боль, больше всего мне хочется лечь и забыться сном.

— Ну, тогда я пошел, — бросает О’Рейли, и я провожаю его до двери. — Завтра приду в восемь, поговорим, как получше устроить встречу с Кирсти.

— Хорошо.

— Пока продолжим поиски, но, боюсь, найти ее будет непросто, поэтому, прошу вас, закрывайте все двери на ключ и задвижки и помните: при малейшем подозрении звоните мне.

— Спасибо. Обязательно позвоню.

Выйдя на крыльцо, он поворачивается ко мне, протягивает руку и касается моей щеки, осторожно проводит тыльной стороной ладони по больному месту.

— Это он вас ударил? — (Я киваю.) — А раньше он это делал?

— Нет.

— Свидетели есть?

— Только Эрика.

— Разрешите, я напишу рапорт, и ему предъявят обвинение в насилии.

Делаю попытку засмеяться, но у меня не выходит: слишком больно.

— Этого еще не хватало для полного счастья.

— Вас ударили, и вы считаете это нормально?

— Конечно нет. — Вспоминаю долгие детские годы, когда мать била меня за малейший проступок. — У меня мать по любому поводу кулаки в ход пускала. Наверное, поэтому своих детей я совсем не наказываю. Даже кричу на них редко, не могу, не говоря уж про битье.

Он подходит совсем близко:

— Значит, справитесь?

— Да.

Смотрит на меня такими добрыми глазами, что снова хочется заплакать, и, чтобы успокоиться, я складываю руки на груди и опускаю голову.

— Да-да, думаю, все будет хорошо.

— Утром я сразу к вам. — Гладит меня по руке, спускается с крыльца и идет по дорожке к машине. — Помните, чуть что, сразу звоните.

Жду, пока машина тронется с места, потом возвращаюсь в дом. Лорен уже набила две огромные сумки: одну одеждой, другую мягкими игрушками и учебниками. Проходит мимо меня, одну сумку волочит по полу, другую тащит на плече. Фил дает ей ключи от машины, она открывает багажник и грузит вещи.

— Ты получила письмо от моего адвоката? — спрашивает Фил.

— Да, но это ничего не меняет, — отвечаю я. — Лорен на меня сердится, но я знаю, что она вернется к нам.

— Что ты все упираешься? Может, хватит уже?

— Я не упираюсь. Но матерью наполовину становиться не желаю. Мы соглашение с тобой подписали? Перед судом дали присягу? Договор подписан, суд его зафиксировал. И кончим на этом.

— А я не согласен. У меня изменились обстоятельства, и я требую внести в договор изменения.

— Раньше надо было думать.

— Я это дело так не оставлю, слышишь, Оливия? Мы с Эрикой тоже хотим воспитывать детей.

— Что ж, попробуй. Любой судья тебе откажет.

Слегка поворачиваю голову, чтобы он полюбовался моей распухшей, посиневшей щекой.

— Если не возражаешь, схожу за льдом, надо приложить, чтобы быстрей спал отек.

Иду на кухню, закрываю за собой дверь. Робби уже здесь, накладывает Бенсону еду в миску.

— Мам, я налил тебе вина. — Он указывает на полный бокал красного. — А в духовке разогреваются две пиццы.

— А ты как, нормально? — Достаю из морозилки коробку с горошком, прикладываю к щеке. — Господи, какое счастье, что этот день наконец закончился.

Беру бокал, выпиваю несколько глотков, сажусь и жду, пока утихнет боль. И пока уйдут незваные гости. Видеть Фила больше нет сил, надо хоть немного отдохнуть от него. Сыта по горло, меня от него тошнит. А какова, однако, Эрика! Как она хлопотала вокруг меня! Нет, пожалуй, она слишком хороша для него. Как, небось, была ошарашена, когда он ударил меня. О’Рейли, пожалуй, прав, надо написать заявление. Или как минимум сходить к врачу и зафиксировать травму, мало ли, в будущем может пригодиться. Правда, он отец моих детей и обстоятельства действительно экстремальные. Нет уж, лучше держать дистанцию и сохранять хотя бы видимость нормальных отношений, чем таскать его по судам.

Слышу, как отъезжает машина Фила, иду в гостиную, сажусь в мягкое кресло и, чтобы не видеть голой стены, включаю телевизор. Робби остается на кухне, чтобы «организовать перекус». Я его понимаю, он старается хоть как-то смягчить для меня уход Лорен, и его забота греет душу.

Звук ставлю на минимум, из головы не выходят слова О’Рейли о моей жалостливости. Я сделала все, что могла, чтобы загладить обиду Кирсти, но сегодня эта девица зашла слишком далеко. Интересно, что она еще планирует. Пытаюсь в точности вспомнить ее слова по телефону: «У меня есть для вас еще кое-что, я уже собиралась было… Но тут ваша Лорен объявилась, эсэмэску прислала».

А где полиция планирует арестовать Кирсти? По дороге в кафе? Или О’Рейли прицепит ко мне микрофон? Такое в самом деле бывает или только в кино? Кстати, в мобильнике есть диктофон. Пригодился бы записать первый разговор с ней, но тогда я видела перед собой не Кир сти, а Эмили и не понимала, насколько она опасна. А после сегодняшнего звонка всякое сочувствие к ней испарилось. Похоже, у нее нет чувства, что можно, а что нельзя. Не спорю, у нее есть смягчающие обстоятельства. Как врач, я вижу, что ей нужен опытный психотерапевт, а не тюремная камера, но я не ее врач, я мать двоих детей, и против нас направлено ее злобное жало, жажда мести. Хватит уже. Хорошего понемножку.