Онлайн книга «Упади семь раз»
|
– Всё, три часа – и дело сделано. Ребят, как считаете, нормально? – На вопрос Аньки звукачи рассыпались в похвалах: – Андре, всё в лучшем виде! «Ритм-секцию» немного подтянем, надо более темпово. Добавим гитар, возможно – флейты. – Хорошо. Сбросьте «сведёнку» Храму, а мы с девочками отчаливаем. – Анька, допив минералку, встала. – Так хочется по Москве побродить, – заныла Надин. – Просидели тут, я и города не видела совсем. – Надь, впереди ещё полдня. Поехали на Тверскую? – предложила Анька. Заказали такси. Москва стояла задымлённая, за городом горели торфяники. Люди двигались по центру столицы, как по курортному городку, полураздетые. Настроение у всех не просто летнее, а угарно-августовское. – На Тверской в розницу шампанское не купить, – пояснила Анька и попросила таксиста завернуть на Петровский бульвар. Там в подвальчике она прихватила три бутылки «Советского шампанского». Брют. – Не могла чего-нибудь подороже выбрать? – фыркнула Надька. – А мне хочется сейчас именно такое, советское. Вспомним студенческие времена, а? Пушкинская площадь. Бронзовый памятник. Полукруг скамеечек в ажурной полутени деревьев. Мы уютно устроились позади поэтического зада Пушкина. Надька подставляла пластиковые стаканчики. – Ура! Холодное! Шампанское приятно разливалось внутри. – Давайте за Анькину песню! – И за Лейкино здоровье! – И за Надькин успех! Проходивший мимо милиционер покосился на наши раскрасневшиеся довольные мордашки. Анька подмигнула ему, качнув полуобнажённым бюстом в открытом платье. – Девчонки, а ведь у меня здесь было когда-то свидание, – мечтательно вспомнила Надька. – В пятьдесят седьмом году, да? – захохотала Анька, всё ещё переглядываясь с милиционером. – Нет, когда училась в академии. Мне было шестнадцать, приехали с друзьями на один день в Москву. Они – погулять, а я с этюдником. И села вон там рисовать. А парень подошёл ко мне, и это была любовь с первого взгляда… Тот этюд с наброском сквера я не продаю до сих пор, – смахнула слезинку ностальгии Надька. – Ну что, погнали? А то вы целый день на скамейке просидите! Мы рванули по Тверской. Надька и Андре неслись с такой скоростью, что я теряла шлёпанцы, едва поспевая за подругами. – Девчонки, смотрите, улочка сбоку совсем как в Питере! – краем глаза я увидела классически-строгий жёлтый переулок. Но Анька и Надька меня не слушали и мчались дальше. Спустились до Красной площади, вход на которую оказался перекрыт конниками. – Не повезло, – разочарованно произнесла я. – Ну и ладно. Значит, мавзолей не посещаем, – заржала Анька. – Пошли, постоим на нулевом меридиане. – А это что такое? – Лейка, дороги в России начинаются на нулевом меридиане. Все знают, что можно встать на него, бросить монетку и загадать желание. – А если её кто-то подберет, оно не сбудется, – ехидно добавила Надин. Но первой бросила пятьдесят копеек, прошептав: «Хочу стать знаменитой, как Моне». Анька мысленно проговорила то же самое, то есть – почти то же самое: «Хочу стать знаменитой, как Мадонна»… А я в растерянности топталась на золотой звезде нулевого меридиана и, как всегда, ни о чём, кроме детей, вспомнить не могла: попросила, чтобы у меня родился крепкий сынишка. И чтобы все мои козлята были здоровы. – А теперь, Лейка, я тебе покажу памятник кобыле Жукова. – Анька начала давиться смехом, ещё не дойдя до всадника… – Итак, это история о том, как кобыла превратилась в коня. Жуков воевал на кобыле, но когда скульптор показал проект высокому начальству, ему заявили: «Герой мог ездить только на коне!» И скульптор, не переделывая кобылу, приставил ей увесистое мужское достоинство, подходящее для Книги рекордов Гиннесса. А потом решили, что слишком крупновато, и объявили тендер на отпиливание лишнего. Победивший скульптор не только оскопил кобылу-трансвеститку, но и придумал ещё канал просверлить, чтобы лошадка писала во время дождя… Мне это рассказал один знакомый, историк, когда мы с ним тут гуляли. Занудный был – ужас, целовался отвратительно. А памятник внутри полый и сделан из отдельных частей. Вода через стыки просачивается. И по каналу и выливается. Надька немедленно полезла под кобылу – рассматривать скульптурные излишества. И заорала оттуда, вызвав нездоровое возбуждение и дикий хохот туристов из Азии: – Лейка, ну ты глянь, какое безобразие! Я отвернулась, сделав вид, что не знаю эту экзальтированную даму. После подробного осмотра кобылы-мальчика Анька с Надькой настроились на шопинг – обе стосковались по столичным магазинам. А я решила, что быть в Москве и не заехать к маме будет просто свинством. Со времени нашей последней встречи в знакомом кабинете в МГУ ничего не изменилось: старинное деревянное кресло, огромный стол с множеством выдвижных ящиков. Книги, микроскопы, учебные таблицы. Мама достала из шкафа чай, две чашки, шоколадку. «Как потрясающе она держится! – с восхищением думала я. – Шестьдесят лет, а такая подтянутая, на высоких каблуках». – Лиюшка, ну как ты там? Выкладывай новости! – Всё хорошо, мам. – У тебя всегда хорошо, ничего толком не говоришь. Забава по телефону и то больше с бабушкой секретничает. Я улыбнулась. Ну что ей сказать? Про труп Стаса, одного и другого? Про беременность, которая вряд ли порадует маму? Она и так всё время переживает, что мне тяжело с тремя детьми. – Опять молчишь. Ладно, сейчас деньжат тебе подкину… Я остановила мамину руку, потянувшуюся за сумкой. – Ма, у меня куча денег. Мы с Надей и Анькой заработали по тринадцать тысяч евро. – Неужели банк ограбили? – Мама застыла от удивления. Тут я попыталась вкратце поведать историю своих финансовых успехов, но ничего не получилось – в кабинет стучались люди, приставали к заведующей кафедрой с вопросами, аспиранты подсовывали статьи. И я подумала: так было всегда, мама очень много работала. Под конец нашей встречи в мамин кабинет заглянула незнакомая мне женщина, неодобрительно бросив: – Элеонора Михайловна, Михаил Петрович уже десять минут ждёт вас! – Дочка, у меня встреча с деканом. Нужно обсудить преподавательскую нагрузку. И всё-таки, как твои дела? Расскажи по-быстрому. – Всё хорошо, – опять улыбнулась я. – Да что ты долдонишь: хорошо да хорошо! Правильно долдоню – так спокойней и маме, и мне. Ведь если признаешься, что трудно, сразу пойдут расспросы: отчего, почему? А чем она поможет? Только сама начнёт дёргаться и меня дёргать. Когда я была маленькая, то откровенно рассказывала маме о своих горестях, и она говорила мне: «Сама во всём виновата». Так я разучилась плакать на плече. |