Книга Самая красивая, страница 16 – Гейл Карсон Ливайн

Я заставила себя высказаться:

— На спевках мы исполняем собственные песни. Ваша песня поспособ…

— Я что, должна написать песню?

— Вы ничего не должны, — ответил принц Айори, — но все захотят услышать ваши слова.

Чтобы вдохновить ее на участие, я сказала:

— У меня выходят простые песенки, не очень хорошие.

— Отмена спевки плохо скажется на здоровье короля, — добавил принц Айори.

Я кивнула. Мы действительно в это верили.

Королева облизнула губы:

— Я должна отдохнуть. Мне просто необходимо отдохнуть. И предаться горю. А теперь помогите мне подняться. Я решу насчет спевки во время отдыха.

У дверей в свои покои королева произнесла:

— Айори… принц… я буду рассчитывать на вас в эти трудные дни. — Она протянула руку и коснулась его щеки.

Принц отпрянул. Я глазам своим не поверила. Этот жест у королевы получился очень интимным.

— А, Эза, принесите мне через час чашку остумо. — Она храбро улыбнулась. — Ваш знаменитый айортийский остумо придаст мне сил.

Оставив королеву, я поспешила к герцогине. Войдя в ее покои, я извинилась за долгое отсутствие и объяснила, что королева решила сделать меня своей фрейлиной.

— Как она может сделать из тебя фрейлину, если ты вообще не знатная дама?

Я зарделась:

— Она также награждает меня титулом, ваша светлость.

— Пусть уж сделает тебя графиней, чтобы сразу со всем покончить.

Она направилась к гардеробу, выбрала платье и протянула его мне. Это был вызов. Герцогине хотелось посмотреть, стану ли я прислуживать ей теперь, когда сама оказалась в шаге от титула.

Я помогла герцогине одеться, сохраняя невозмутимость.

Королева подала голос из-за двери, разрешив мне зайти.

Я распахнула дверь и замерла на пороге, ослепленная. Весь пол комнаты устилали ковры, лежавшие внахлест, — иначе не помещались. На стенах висели гобелены со сценами охоты, горными пейзажами и садами. На парчовых шторах вместо узора — осенний лес. Потолок украшала пасторальная фреска. Шторы были задвинуты. В комнате царил приглушенный свет от масляных ламп в позолоченных бра.

Иви сидела в кресле, положив ноги на низенькую оттоманку с кисточками. В нескольких шагах от нее находилась дверь, ведущая, как я позже узнала, в королевскую спальню.

Она потянулась и покрутила плечами, напомнив мне Имилли.

— Я на все готова, лишь бы спасти моего господина. — Иви взяла чашку с остумо. — Можете проводить свою Лечебную спевку, при условии… — Она сделала глоток.

Каком еще условии?

— …при условии, что вы проиллюзируете для меня.

С радостью! Я заставила серебряный кувшин на умывальнике пропеть металлическим голосом: «Я буду иллюзировать для вас день и ночь». А керамическая фигурка в виде Тройного дерева на каминной полке пропела:

Иньи умбру, ускуру икви асча —

Айорта!

Королева улыбнулась:

— Нет. Я хочу, чтобы вы пели вместо меня сегодня вечером.

Руки у меня стали холодными как лед. Я решила, что неправильно ее поняла.

— Сделайте так, чтобы из моих губ прозвучал голос, который всем здесь понравится, — прекрасный айортийский голос.

Я не могла! Она не знала, о чем просит.

— Я мечтала о таком голосе. Жаждала обрести его с тех пор, как Оскаро попросил меня стать его невестой. Какие только заклинания я не испробовала, но…

— Не могу! Это ведь будет обман.

Королева поднялась и понесла чашку с остумо к своему туалетному столику. В дополнение к большому зеркалу, висящему над столиком, я увидела на столешнице ручное зеркальце, а среди множества баночек с кремами, румянами, пудрой заметила золотую флейту. Королева убрала зеркальце в ящик.

— Пусть хормейстер знает, что у меня красивый голос. Я хочу, чтобы все его услышали.

Но ведь это будет мой голос!

— Не могу. Так нельзя.

Мне бы схитрить, сославшись на неумение: мол, не так уж и хорошо я иллюзирую. Но прибегнуть ко лжи ни разу не приходило мне в голову, тем более что я легко могла исполнить ее желание.

— У всех здесь красивые голоса. — Иви присела у туалетного столика. Рядом стояла табуретка. — Сядьте со мной, леди Эза. Я хочу, чтобы мои подданные полюбили мой голос. О, прошу вас, проиллюзируйте для меня.

Я опустилась на табурет.

— Если я это сделаю, то ваша песня не поможет королю, а обман ему только навредит.

Возможно, было бы лучше вообще не устраивать сегодня спевку.

— Кроме меня, там будет много других певцов, много других песен. — Королева облизнула губы. — Моему Оскаро наверняка станет лучше. Но если мой голос не будет звучать красиво, по-айортийски, разве это не навредит ему?

Она что, в самом деле поверила в силу пения? А может, она облизывает губы каждый раз перед тем, как собирается солгать?

— Вы его жена, — сказала я. — Ваша песня будет самой важной. Но она не поможет, если споет ее кто-то другой.

Королева пожала плечами:

— В Киррии у нас нет никаких лечебных песен, а люди тем не менее выздоравливают. Эза, спойте для меня. Это не повредит моему господину. Это вообще никому не повредит, зато поможет вашей королеве, вашей благодетельнице.

— Не могу, ваше величество. Простите. Так нельзя.

— Нет, можно! — Она придвинулась ко мне так близко, что я уловила запах остумо в ее дыхании. — Эза, Эза, Эза. Неужели вы не понимаете? Не станете петь за меня — значит вы мне не подруга. — Она откинула назад волосы и поднялась. — Ваша дружба не стоит и булавки. А если вы мне не подруга, тогда я не желаю видеть вас своей фрейлиной.

Я вернусь домой, где меня все любят.

Но уже не будет никакого щедрого жалованья.

И никакого принца.

— Если вы мне не подруга, значит вы мой враг, а также враг всего королевства. Лучшего места для врага королевства, чем тюремная камера, не найти.

Мне показалось, что комната качнулась.

— И вашей гостинице тоже больше не процветать. Лицензия будет отозвана.

Я схватилась за края табурета, иначе наверняка свалилась бы на пол.

Королева зажала мое лицо в ладонях и заговорила с сильным киррианским акцентом:

— Но я хочу, чтобы мы были подругами. Я вовсе не желаю, чтобы с вами случились эти несчастья.

Она не отпускала меня. Я была ее вещью. Она могла швырнуть меня в тюрьму. Могла причинить горе всем, кого я любила.

Я не хотела оказаться в тюрьме. Я не должна была позволить ей навредить моим родным, лишив их «Пуховой перины».