Книга Домашняя готика, страница 80 – Софи Ханна

– Не знаю, рассказывал ли вам кто-нибудь, да и я, честно говоря, не собиралась, но… Люси Бретерик была не самой приятной девочкой. Умной, трудолюбивой, старательной – да. Доброй? Нет. Помните, я сказала, что почувствовала облегчение после переезда Эми?

Гиббс кивнул.

– Это прозвучит ужасно, и мне, конечно, ее жаль, но… У меня как гора с плеч свалилась, когда я узнала, что Уна больше не будет общаться с Люси.

– Когда Эми уехала, Люси не выбрала Уну новой жертвой?

Корди покачала головой:

– Нет. Им всего по шесть лет было, а любому запевале нужен подпевала. Думаю, это место Люси приберегла для Уны – она ее неспешно, незаметно готовила к этому.

Гиббсу соображение показалось надуманным, но от комментария он воздержался.

– В письмах Уна несколько раз спрашивала о Патрике, – напомнил он.

Корди кивнула:

– Все девочки любили Патрика. Он часто играл с ними. Они считали его милым.

Гиббс напрягся. Значит, Уна О’Хара встречалась с Патриком. Где? У Эми Оливар? Энкарна завела любовника прямо под носом у мужа?

– Вы знаете фамилию Патрика?

– У него нет фамилии, дурак. – Стоявшая в дверях Уна смотрела на Гиббса почти презрительно.

– Дорогая! Нельзя называть людей дураками! Крис – полицейский!

– Меня и хуже обзывали, – улыбнулся Гиббс. – Так что насчет фамилии Патрика?

Корди нахмурилась.

– Может, она и требовалась для какой-нибудь официальной регистрации или для страховки. А вообще – хороший вопрос. Наверное, фамилия у него та же, что и у Эми, – Оливар.

– Для официальной регистрации? – растерянно переспросил Гиббс.

– Ах да, конечно, вы же не в курсе. Патрик – это кот Эми. Здоровенный рыжий котяра. Девочки его обожали.

Пятница, 10 августа 2007

Я вылезаю в окно и сползаю во двор. И принимаюсь метаться, точно раненое животное, натыкаясь на стену, на горшки с растениями. Меня трясет, несмотря на яркое солнце. Останавливаюсь, запахиваю грязный халат и потуже затягиваю пояс.

Я вновь в ловушке. Этот двор – клетка, огибающая дом с двух сторон. Есть еще одни деревянные ворота, которых я не видела из комнаты, тоже запертые на висячий замок.

У стены стоят три больших мусорных бака – зеленый, черный и голубой. Хватаю зеленый, подтаскиваю к изгороди. Если только я смогу на него залезть… пытаюсь, но бак слишком узкий, а края у него слишком гладкие. Не за что зацепиться. Пару раз у меня получается, но не могу удержать равновесие. Думай. Думай. В голове пульсирует мысль: он может вернуться в любой момент – и тогда убьет меня. Я кричу: «На помощь! Помогите, кто-нибудь!» – во всю мочь, но в ответ ни звука. Глухая тишина, не слышно даже шума машин.

Изо всех сил толкаю к баку один из глиняных горшков. Горшок скрежещет о бетон. Мне удается перевернуть его вверх дном. Основание у него широкое и плоское. Становлюсь на горшок, залезаю на крышку бака, несколько секунд покачиваюсь, размахивая руками, хватаюсь за изгородь и замираю, привалившись к плотной стене из веток и листьев.

Передо мной пустая улица, три фонаря – элегантные, под старину – и асфальтовый круг в конце небольшого тупика, заставленного одинаковыми домами с одинаковыми садиками. Оглядываюсь на свою тюрьму. Серовато-бежевая каменная кладка. Понятия не имею, где я.

Мне не хватает роста, чтобы вскарабкаться на верх изгороди. Пытаюсь просунуть сквозь ветки босую ногу, чтобы использовать изгородь как лестницу, – нет, слишком плотная. Невероятно – до свободы рукой подать, но мне она недоступна.

Что делать? Что же делать?

Молочные бутылки! В сумке есть блокнот и ручка, напишу записку и суну в бутылку. Но смогу ли забросить бутылку в соседний садик? И даже если смогу, сколько придется ждать помощи? Спрыгиваю с бака и возвращаюсь к разбитому окну. Прямо под ним в стене – небольшая прямоугольная ниша. В нише стоят две полные бутылки и одна пустая, из горлышка которой торчит листок белой линованной бумаги.

Человек, похитивший и изнасиловавший меня, оставил записку молочнику. Он живет в нормальном мире, до которого мне не добраться. Вынимаю записку и читаю. «Надеюсь, вы получили мою просьбу не приходить. На случай, если не получили, – какое-то время не надо приносить молока, я с вами свяжусь, когда вернусь. Уехал как минимум на месяц. Спасибо!»

Уехал как минимум на месяц… Я бы умерла, если бы не выбралась. Он оставил меня умирать. Но… если все ворота заперты на висячий замок, каким образом молочник… Господи, Салли, ты идиотка. Даже не попробовала открыть, увидела замок и решила…

На задних воротах, которые видно из окна, замок заперт, но на вторых, с другой стороны дома, – нет. Замок вот он, однако висит только на одной створке ворот. Ворота легко открываются мне навстречу. Передо мной совершенно безлюдная улица.

Бежать. Бежать в полицию.

Сердце отчаянно колотится. Закрываю ворота так же резко, как и открыла. Он не вернется. Еще как минимум месяц. Надо привести себя в порядок, не бежать же по улице в одном халате. Да еще и заляпанном кровью. Если полиция увидит меня в таком виде, они поймут, что Уильям Маркс заставил меня раздеться. Будут задавать вопросы. И Ник все узнает… К этому я не готова. Надо вернуться в дом.

Крепкий горшок наверняка легко разобьет двойное стекло. Безуспешно пытаюсь поднять самый на вид тяжелый. Три горшка поменьше стоят рядком, на длинной прямоугольной бетонной площадке. Сдвигаю растения и пытаюсь поднять за основание. Получается. Обхватив горшок обеими руками, точно таран, разбегаюсь в направлении кухонного окна. Стекло трескается после второго удара. После третьего осыпается осколками.

Забираюсь в дом, в кровь расцарапывая руки и ноги. Кулинарная книга снова лежит на столе. Рядом с ней пистолет. Он не взял пистолет. Он сдался. Сдался и оставил меня умирать. К горлу подступает тошнота, когда замечаю рядом с раковиной шприц.

Все, не могу больше здесь оставаться. Судорожно сглотнув, бегу наверх. Одежда. Мне нужна одежда. Шкафы в голубой и розовой комнатах пусты. Что-то есть на вешалках в хозяйской спальне, но вся одежда мужская. Его. Костюм, пиджак с пятнами краски на рукавах и связкой ключей в кармане, две рубашки, две пары вельветовых брюк.

Мысль о том, чтобы надеть его одежду, невыносима. Я хочу свою. Куда он ее дел? В голову приходят сразу две вещи: запертая ванная и связка ключей в кармане пиджака.

Вытряхиваю ключи на ковер. Некоторые явно слишком велики, слишком малы или не подходят формой. Их я откладываю в сторону. Остается всего пять. С четвертой попытки дверь открывается. Ванная комната большая, почти как хозяйская спальня. В углу низкая ванна. Внутри высится куча барахла, точно ждущая огня – жертвенного или погребального. Одежда, обувь, сумочки, школьные тетради, куклы Барби, часы, пара желтых резиновых перчаток, пузырек «О дю Суар» от Сисли, золотые и жемчужные украшения, всякая всячина. Принадлежавшая женщине и девочке. А сверху моя одежда и туфли. Слава богу.