Онлайн книга «Полужизни»
|
Как она смеет задавать мне такие вопросы? В душе огненным цветком распускался гнев, но я заставила себя кивнуть, мол, все нормально. Вот моя естественная реакция на гнев – пытаюсь задушить, пока его против меня не использовали. «Не давай гневу выхода» – эту истину я усвоила еще ребенком. Родители внушили, что неподобающие христианам чувства нужно выжигать каленым железом. Поэтому с естеством я боролась и вела себя так, чтобы родители были довольны и горды. Гнев, особенно направленный на мать с отцом, исключался в принципе. – Почему ты до сих пор терзаешься? – Мэри явно ждала ответ, который я давать не собиралась. – Себя винишь, да? Почему люди так поступают? Почему мусолят каждый несчастный случай до тех пор, пока он не превратится в закономерность, в огромный черный указатель никчемности? Таких слов я от Мэри не ожидала. Они прожгли насквозь и оставили в сердце неизгладимый след. – Когда я на тебя набросилась, ты ведь что-то вспомнила, да? На тебя и раньше нападали? Ты так болезненно отреагировала... Вряд ли дело только во мне. Впрочем, можешь не рассказывать! Я словно примерзла к месту и с преувеличенным интересом изучала кровавое пятно на блузке. – Мое... нападение никак не связано с тобой, твоими словами и действиями, – продолжала Мэри. – Обычно нападение нацелено вовсе не на жертву. Нападающий мстит себе за качества, которые ненавидит. «Будто жертве от этого легче!» – подумала я. – Я не продаю свои картины. Никогда. Я даже показываю их только тем, кому доверяю, а я не доверяю почти никому. Я трусиха. В тебе я увидела странную особу, пожелавшую купить мою картину, и испугалась. – Мэри закурила. – Испугалась? Почему? – Вот мы и поменялись ролями – теперь я задаю вопросы. Повисла тишина, которая, впрочем, ничуть не смущала Мэри. – В твоем прошлом... нет ли в нем такого, что больно вспоминать? Откуда она знает? Нет, это просто догадка! – Думаю, есть. – Она ткнула в мой живот: – С этим шрамом наверняка связана какая-то история. Ладно, не хочешь – не рассказывай! Желание возмутиться – о чем вообще речь? – быстро прошло. Мэри ведь в точку попала! – А записать свою историю никогда не хотелось? Я много лет посещала психотерапевта, но в один прекрасный день поняла: разбитую вазу не склеить. Ничего, переживу, если, конечно, мою недо-псевдо-полужизнь в этой дыре можно уподобить настоящей жизни. Ты же понимаешь меня, правда, Рут? Когда твой мир рушится, часть души умирает. Не все, к сожалению, а только лучшая половина. Другая обречена на полужизнь. Я отчаянно старалась не показать, как сильно потрясена ее словами. – Психотерапевт твердила, что я не расправлюсь с призраками прошлого до тех пор, пока не избавлюсь от солипсизма. Порекомендовала написать историю своих злоключений, причем в третьем лице, и подробно прокомментировать чувства каждого участника. Дескать, таким образом я пойму, что своя точка зрения есть у каждого. – Мэри затушила сигарету о стену и тут же закурила новую. – Я ничего писать не стала. Чужая точка зрения меня не интересует, понимаешь? Я увидела в ее глазах боль. Неужели и со мной такое бывает? – Но я отступила от темы, – усмехнулась Мэри. – Вот что случается, когда неделями ни с кем не разговариваешь! Можно написать твой портрет? Что за бредовая мысль? Это что – шутка? Ответ она прочитала у меня на лице. – Почему нет? Ты напоминаешь ангела или фею, хотя ни тех ни других я не видела! Но такую, как ты, я не забуду. Захочется – напишу портрет и против твоего желания. – Пожалуйста, не надо! – Кое-кто из натурщиков в решении вопроса вообще не участвовал! – Она кивнула на картины. – Я не хочу быть натурщицей! Но если бы хотела, то в художники выбрала бы именно вас. – Ответ меня порадовал: великодушный, но при этом твердый. Мэри придраться не к чему. – Почему меня? – Вы лучший художник из тех, чьи работы я знаю. – Рембрандт, Пикассо, Климт, Кандинский, Хокни, Херст, – скороговоркой перечислила Мэри. – Хочешь сказать, я лучше их всех? – В подлинниках я их картины не видела. Только репродукции. В глазах Мэри вспыхнуло... неужели торжество? – Рут... – хрипло произнесла она. – Рут... Подожди здесь... Я сгорала от нетерпения: что дальше? Мэри снова ушла наверх и вернулась с «Аббертоном». Пульс застучал в висках. Все это время картина олицетворяла для меня тот ужасный день в галерее Сола, я очень старалась его не вспоминать, а когда не получалось, чувствовала себя сбитой с толку и беспомощной. Но после разговора с Мэри что-то изменилось. Теперь я воспринимала картину иначе. – Вот. Если хочешь, «Аббертон» твой. Дарю. – Дарите? – растерялась я. – Прежде я тебе не доверяла, зато сейчас – на все сто процентов! – Мэри смущенно улыбнулась. – Человеку, понимающему, что нельзя оценить картину по репродукции, доверять можно. Не представляешь, как часто люди вешают на стену репродукцию «Рождения Венеры» и уверены, что владеют шедевром Боттичелли! Я чувствовала себя подлой предательницей: картина-то предназначалась не мне, а Эйдену, причем исключительно ради даты и имени Мэри в правом нижнем углу. О моих помыслах бедная Мэри и не подозревала! Я старательно убеждала себя, что не делаю ничего плохого. Интересно, как Мэри отреагирует, если я назову имя Эйдена? Нет, и пробовать не стоит! Не нужно ей знать ни имя Эйдена, ни что мы вместе живем. Пусть лучше ничего о нас не знает. Я ненавидела себя. Ненавидела, поскольку чувствовала: что бы ни сказала и ни сделала Мэри, я-то ей не доверяю. Мэри сложила пальцы рамкой и поднесла к моему лицу. – Ну, Рут Басси, расскажи о себе! Прежде чем писать портрет, я должна узнать модель. Откуда у тебя шрам? Как это случилось? Думаешь, нести свое бремя молча – признак силы? Даже если и так... Разве стоит быть сильной? Сказать, что происходит с сильными людьми? Они становятся жертвами слабых! По-твоему, почему я в тот день устроила безобразную сцену в галерее? Господи, как же мне отсюда выбраться! – Ты казалась такой сильной, а я чувствовала собственную слабость. Слабые всегда нападают на сильных, потому что так безопаснее. Слабаки боятся слабаков, которые могут ударить исподтишка и сделать больно, а сильный человек просто развернется и уйдет. Рассказать, как я стала слабой? – Нет, нет... – Я схватила «Аббертона», боясь, что Мэри передумает. – Мне пора. Мэри крепко стиснула мою руку. – Расскажи о себе, тогда и я о себе расскажу! «Спокойно, без паники!» Повторив, что мне пора, я распахнула входную дверь. – Однажды ты расскажешь мне все! – пообещала Мэри. Казалось, я не на улицу вышла, а вынырнула из-под воды. К машине бежала не оглядываясь, потому что на крыльце наверняка стояла Мэри и смотрела мне вслед. Я ехала домой с твердым убеждением, что безумный рассказ Эйдена ничуть не безумнее женщины, которую он якобы убил. |