Онлайн книга «Сокровище троллей»
Айки взяла шапку в руки, зарылась лицом в мягкий, ласковый мех. Тут-то и пришли слезы… * * * — А чего я, чего сразу я-то?! Я сам, между прочим, испугался! Хотел хлебнуть честно заработанного винца, крышку поднял — а оттуда мерзость мокрая ка-ак плюнет! — Не бренчи, снегирь певчий. Я сам ходил один раз эту тварь кормить. От бочки так несло рыбой… и не говори, что ты не почуял! — Так простужен я! — Певец Арби неубедительно засопел. Трое стражников заржали. — Ваш хозяин с вас шкуры спустит! — попытался Арби перейти в атаку. — Мне Спрут важное дело поручил! Я из-за вас подведу высокородного господина! — А нам как раз господин и велел тебя в замок за хвост притащить, — успокоил его один из стражников. — И злой был, как с похмелья, — уточнил второй. Стражники не могли знать, что Спрута мучило оскорбленное самолюбие. Бродячий певец, которого Унтоус счел подходящим для своих дел человеком, оказался прохвостом и вором. Спрут ему доверился, даже пожаловал бочку вина за еще не сделанную работу. А бродячий мерзавец, вместо того чтобы исправно и благодарно служить высокородному господину, предпочел украсть то, что ценнее бочки с вином. В столице за такую диковину заплатят золотом! Этого стражники не знали, но в хозяйском настроении ошибиться не могли никак. А потому без всякой жалости скрутили Арби, хоть тот и клялся, что сам пойдет, без всяких веревок, тихий и послушный… Про себя певец клял собственную дурость. Остался бы на пасеке! Предлагал же ему Авипреш хоть несколько деньков пересидеть, пока все уляжется. Так нет же! Решил переждать опасное время в разбойничьем лагере. Наверняка помнит лесная братия, как осенью Арби их выручил, завел в болото замковую стражу! И видел бы певец все эти дни свою снежную красавицу, свою безнадежную любовь. Да за один взгляд ее светло-голубых холодных глаз, за звук ее переливчатого, птичьего голоска не жаль угодить в любую передрягу… Но Арби не знал, где этот самый лагерь. А потому пришел сюда: хозяин «Жареного петуха», как поговаривали, вел дела с «двуногими волками». Эх, чего о том сожалеть? От сожалений веревка на руках не развяжется. Надо мирно топать рядом со стражниками, заискивающе улыбаться, разыгрывать безобидного простачка. — Побереги мою лютню, Шеджитуш, — учтиво сказал певец трактирщику. — Я за нею еще вернусь. — А чего беречь-то? — не понял один из стражников. — Мы твою звенелку с собой можем прихватить. — Тащите, коли не лень, — не стал спорить Арби. — А только можно и оставить. Я бы Шеджитушу не то что лютню — жизнь бы доверил. Шеджитуш — человек честный. Трактирщик в этот миг как раз подносил к губам кружку с вином. Услышанное так его поразило, что он поперхнулся кислятиной, которая в «Жареном петухе» продавалась под гордым названием «выдержанное ашшурдагское». Стражники заржали. Как только люди ни называли Шеджитуша — но чтобы честным человеком?! Все еще хохоча, они набросили на плечи Арби его куртку и вытолкали пленника за порог. Лютня осталась на скамье. Трактирщик уставился в закрывшуюся дверь тяжелым, недоумевающим взглядом. Что там брякнул этот бродяга? Он бы Шеджитушу и жизнь доверил?.. А может, и впрямь доверил? Надеется, что в «Жареном петухе» ему чем-то помогут? Трактирщик припомнил слухи, которые с осени ходили по округе о певце. Потерял, мол, парень голову из-за белобрысой атаманши… А если не только он? Если эта ледяная кукла завела с красивым бродягой пляски без музыки? Тогда надо ей дать знать, что красавчика зацапали замковые шавки. Да не тянуть, сразу известить. И лютню ей передать. Живешь среди леса — уж изволь ладить с разбойниками… * * * — Пока ты тетку навещала, — хмуро сказал Хиторш, высыпая охапку дров на пол возле очага, — тут на постоялый двор забрел кое-кто… — Поленья толком сложи, рассыпал по всей кухне, — отозвалась Айки, продолжая чистить репу и не проявляя никакого интереса к сообщению парня. Обиженный Хиторш погромыхал поленьями и, не дождавшись вопроса, продолжил: — Папаша мой заходил. Он за рыбой к реке прошелся. У проруби ее столько, рыбы-то, что чуть на лед не выпрыгивает. На обратном пути и Кринашу окуньков занес. Айки не отрывала глаз от большой репки в своих руках. Ждала, когда Хиторш уйдет. Не дождалась. Парень настроился на беседу. — Про тебя он спрашивал, папаша-то. Как, мол, поживаешь да где тебя носит… — А ему-то что за печаль? — впервые проявила девушка интерес к словам Хиторша. — Они с твоим папашей нас сговорили, — будничным тоном объяснил парень. — Поженить, стало быть. Айки аккуратно положила репу на стол. — Ты, Хиторш, если врешь, так ври толково. Чтоб тебе хоть куры во дворе поверили. Может, твой отец меня за тебя сватать и думает, так мой-то не отдаст. Впервые Айки порадовалась известной всей округе скупости своего родителя. Невесту в разбитых башмаках да в бабкином платке на смотрины не выведешь, надо справить ей все новое, нарядное. Но главное — приданое… — А приданого мой отец не просит, — словно угадал ее мысли Хиторш. — Они с дедом потолковали и решили, что без разумной жены я совсем задурю и пропаду… нашли разумную! Видел бы он, как ты перед случайным бродяжкой хвостом вертела! — Уйди, — ровным, мертвым голосом произнесла Айки. Парень глянул в ее побелевшее лицо — и решил раньше времени свару не затевать. Вот после свадьбы… — Да я ничего, — сказал он по возможности мирно. — Когда ж девке с парнями похороводиться, как не до сговора? — Уйди, Хиторш, — так же ровно повторила Айки. Взгляд парня опустился на девичью руку, все еще сжимающую нож. А и впрямь уйти, что ли? Пусть посидит, подумает. Может, малость и поплачет, ее дело девичье… Но Айки не стала плакать. Едва за Хиторшем закрылась дверь, как она метнулась к стоящему в углу сундуку и вытащила из-за него спрятанную лисью шапку. Дура! Трусиха! Почему она сразу не кинулась за Дождиком? Почему не нагнала, не отдала шапку? Может быть, тогда набралась бы храбрости и сказала, что он забыл на постоялом дворе кое-что еще… Но и сейчас не поздно. Да, он ушел далеко, но Айки знает — куда! С Безымянкой своей прощаться! Кто знает, сколько он там просидит, на берегу? Может, Айки его догнать успеет? А не успеет — пойдет Дождика искать! Да, по всему белу свету! Да, с его шапкой за пазухой! * * * — Само поместье — ну, пахотные земли, — лежит в стороне от моря, скалы деревню берегут от штормов. А господский дом еще в старину был поставлен на побережье. Не самое удобное место. Когда накатывает шторм — не погуляешь. Но мне в детстве нравилось лежать в постели и слушать, как ветер бьется о ставни. Я знал, что он не ворвется в комнату, и не боялся. Даже нарочно его дразнил: давай, мол, сильнее… Дом хоть и старый, но прочный. Прадед строил на века. |