Книга Вдовы по четвергам, страница 55 – Клаудиа Пиньейро

В полиции тела продержали совсем недолго. Агирре, начальник службы безопасности Лос-Альтоса, поговорил напрямую с комиссаром.

— Позвонил ему на личный номер, он мой друг.

Зачем причинять вдовам лишние страдания.

Доктор Перес Бран, всю жизнь проживший в поселке, предложил поговорить с ведущим дело судьей.

— А почему это дело вообще попало в суд?

— Это обычная практика, у нас же три трупа.

Он был знаком с судьей, принимал участие в рассмотрении нескольких дел. Судья заверил его, что разбирательство будет коротким, насколько это возможно в таких случаях. Полиция провела рутинное расследование.

— Убийство, совершенное по неосторожности? Но ведь никто не допускал неосторожности!

Скорее имеет смысл говорить о «непредумышленном убийстве» — выражение «по неосторожности» многих смущало.

— А почему вообще «убийство»? Это же несчастный случай!

— Такого термина в кодексе нет.

— В каком кодексе?

— В уголовном.

— А следовало бы внести: несчастный случай и есть несчастный случай, почему в этой стране вещи не называют своими именами?

— Это кто, мать Тано?

— Понятия не имею.

— Они хотели послушать музыку. Они слушали музыку. Говорят, Диану Краль. Тано захотел пододвинуть магнитофон поближе, потянул за провод, аппаратура упала, и удлинитель оказался в воде.

— А предохранитель не сработал? Вот видишь, их надо проверять минимум раз в год.

— Сработал термопереключатель, но лишь тогда, когда их уже ударило током.

— Что за переключатель?

— Вот и надейся теперь на эти предохранители…

— Знаешь, наверное, это все-таки мать, в лице есть что-то общее с Тано.

— Сказать тебе, отчего они, по-моему, умерли?

— Отчего?

— Вспомни, что Кармен Инсуа устроила с их фотографиями.

— Да ну тебя, у меня от такого мороз по коже.

Ровно в одиннадцать часов привезли три гроба.

Тано, Густаво и Мартина. Говорят, это Тереса придумала похоронить всех троих рядом. Сказала, что так и должно быть. Последний вечер они провели вместе, как всегда по четвергам. Рони Гевара спасся чудом. Он ушел раньше. Кто-то говорил, потому что плохо себя почувствовал, кто-то — потому что поссорился с Тано. Какой бы ни была причина, ясно, что не судьба ему была умереть той ночью вместе с остальными.

— Никто не умирает раньше своего срока.

— Кто это сказал?

— Ну, так говорится…

Тереса занималась организацией всего. До и во время церемонии. Должно быть, ее накачали транквилизаторами. Она выглядела неважно, но была спокойна. Вполне справлялась с ситуацией. Говорят, она заплатила за могилу для Мартина Уровича. Лале такие расходы были бы не по карману. Когда гробы внесли в церковь, среди присутствующих, которые не были жителями поселка, прошел шепоток. Говорят, это были родственники Мартина Уровича, еврейская ветвь, и они были удивлены тем, что его провожают в последний путь в церкви. Но никто ничего не сказал. Даже его родители, которые плакали, обнявшись. Три вдовы сидели в первом ряду. Тереса и Лала крепко держались за руки. Карла сидела чуть в стороне. Позади нее находилась подруга, которую никто здесь не знал. Она гладила Карлу по спине. Дети Тано и Мартина плакали, их утешали какие-то родственники или знакомые. Священник говорил о промысле Божьем, о том, что сложно понять Его волю, когда Он призывает к себе таких молодых людей, но что мы должны уповать на Его мудрость. По его знаку все начали читать «Отче наш». Все, кто мог, вторили ему. Очень немногие по сравнению с количеством людей, собравшихся в церкви. Когда дошло до «и прости нам обиды наши», многие по-старому прочли «и прости нам долги наши». В общем шепоте обиды смешались с долгами, а обидевшие нас — с должниками. Мы перекрестились. Зазвонил сотовый, многие полезли в сумки и карманы, но телефон все названивал.

— Алло, я сейчас на похоронах… я перезвоню.

— Пусть Господь примет в славе своей Густаво, Мартина и Альберто, — сказал священник.

Мы переглянулись. Мы не знали никакого Альберто. Бог должен был принять Тано в славе своей. Тано Скалью. Потом священник напомнил, в какие часы в этой церкви в выходные дни служат мессы.

— И помните, кто не может быть на воскресной мессе, пусть приходит в субботу вечером, в семь часов.

Он выразил соболезнование родственникам, друзьям и знакомым покойных в их горе. И все. Он был краток. В таких местах всегда говорят кратко. И на одной ноте, без интонаций, как судья, регистрирующий последний за день брак. Да и никто не выдержал бы дольше там, внутри. Часовни у кладбищ обычно очень маленькие. А в помещении находились три гроба, три вдовы, много народу, не знавшего «Отче наш», там пахло цветами и звучали рыдания.

Мы пошли вперед тесной группой по выложенной камнями дорожке. По сторонам лежал безупречно зеленый, недавно подстриженный газон. По дороге к нам присоединялись опоздавшие. Все молчали. Все надели темные очки. Вдруг какое-то рыдание зазвучало резче других. Молодой голос. Плакали дети. В конце пути ждали три могильные ямы. Посреди зеленого газона. Сбоку, рядом с опускающим механизмом, ждали могильщики. Мы встали вокруг открытых могил. Те, кто служили в Альтос-де-ла-Каскада, тренер по теннису и стартер из гольф-клуба отошли чуть подальше. Альфредо Инсуа сказал несколько слов:

— Я говорю не как глава администрации Альтос-де-ла-Каскада, а как друг…

Это было его первое публичное выступление после того, как его выбрали главой нашего административного совета. Произнося свою речь, он стоял рядом с Тересой и держал ее за руку. Мать Тано вдруг закричала. Мать Уровича кинулась обнимать гроб своего сына. Альфредо говорил о боли, которую еще долго будут испытывать все жители Ла-Каскады.

— Но мы также испытываем гордость, оттого что знали их, что они были нашими соседями и друзьями, что мы играли с ними в теннис, встречались, гуляли. Их имена навсегда будут вписаны в историю Альтос-де-ла-Каскада, — сказал он.

Кто-то по привычке зааплодировал, другие, подхватив, тоже тихо похлопали, кто-то усомнился, прилично ли аплодировать на похоронах, так что вскоре все стихло. Могильщики начали опускать все три гроба в ямы одновременно. Мать Тано снова закричала. Карла подошла, чтобы кинуть горсть земли в могилу своего мужа. Дети Тано кидали цветы, которые им передала новая жена Инсуа. Дочка Уровича держалась за свою мать и не хотела смотреть на опускающийся гроб отца. Лала встала на колени и заплакала, обнимая дочь. Кто-то увел мать Тано. Потом еще несколько секунд все рыдали, прощаясь, а затем могилы покрыли зеленым дерном. Мы подошли к вдовам принести соболезнования. Сначала самые смелые из нас. Потом подошли к детям. Мы обнимали друг друга.

— Поверить не могу, — сказал кто-то.