Онлайн книга «Ястреб халифа»
|
Тот, наконец, очнулся от своих мыслей и взглянул на фыркающее и бурчащее существо. Цыкнул. Тигр немедленно заткнулся, прижав уши. Тарик обернулся к Саиду: – Ваза с тобой? – Ага, – с облегчением закивал молодой каид и сбросил оттягивавший ему левое плечо мешок. Тарик поддал носком сапога человекообразную кучу праха. Та бесшумно оползла и превратилась в обычную кучу. – Набери полную вазу и запечатай воском. – Ага, – радостно ответил ханетта. И, вытащив из мешка здоровенную золотую вазу с эмалевыми медальонами и хитроумной чеканкой, принялся исполнять приказ нерегиля. В комнате в башне наступал рассвет – неяркие лучи уже пробивались сквозь затейливую резьбу в маленьком окошке. На полу, на драном дешевом ковре, лежала женщина в белой рубашке. В рассветных сумерках Айша хорошо видела рассыпавшиеся темные волосы. Женщина лежала на боку, спиной к зрению сна. А над женщиной на коленях стоял ребенок – маленькое темноволосое существо, голенькое и тощее. И теребило за плечо: – Мама?.. Мама?.. Мама, проснись, мама, мама… Тело безвольно поддалось усилиям тоненьких ручек и опрокинулось на спину. Широко открытые глаза невидяще уставились в потолок. – Мама… Мама?.. Ма-амааа!.. Айша видела, как сотрясаются в рыданиях худенькие плечи. Ребенок шмыгнул носом и утерся локотком. С беспричинной надеждой – а вдруг получится? – позвал снова: – Мама?.. Бледный профиль Амайа-химэ еще больше заострился в смерти. Ребенок всхлипнул снова. Головка начала медленно поворачиваться. Поворачиваться к ней, Айше. Ой, нет, только не это, я не хочу, не хочу… Это была девочка. Сероглазая, белокожая. С острыми ушками. Ее лицо казалось странно знакомым. Через мгновение Айша поняла почему. И дико закричала. Это была она. Она сама. Айша смотрела в собственное залитое слезами лицо. Вдруг комната вспыхнула страшным нестерпимым блеском. Глаза пронзило невообразимой, чудовищной болью. – Ааааааа!!!.. – …Проснись! Ну проснись же, Айша! Дайте сюда воды! Холодные капли привели ее в чувство. С опаской девушка разлепила веки – а вдруг она ослепла и в этом мире? Но нет, вот ее собственная ладонь, вот испуганное лицо Аммара. – Ну ты и орала! Мы уж не знали, как тебя разбудить, – и в ладоши хлопали, и воду лили… И впрямь, ее рубашку впору было выжимать. – Что это?.. Аммар проследил ее взгляд и нахмурился: между ними лежало непонятно откуда взявшееся длинное белое перо. Юноша хотел было до него дотронуться, но Айша быстро перехватила его руку. И жестом попросила отодвинуться в сторону. На перо упал солнечный свет из рассветного двора. Волоски белого пуха заструились, как от огненного жара. И медленно, нехотя, мигая и медленно рассеиваясь, исчезли. Исчезли совсем. – Она ушла, – тихо проговорила Айша. – Да помилует Всевышний ее гневную душу. Прости меня, прародительница… Аммар взял с подноса с фруктами маленький зеленый листик – и снял с ее щеки катящуюся крупную слезу. – Да упокоит ее Всевышний, – мягко сказал он. И со вздохом облегчения обнял супругу. В зале Мехвар стояла жуткая тишина. Согласно требованиям церемониала, подданным в присутствии халифа полагалось сохранять почтительную тишину, воздерживаясь от кашля, сморкания, громкого сопения – не говоря уж о шепоте и разговорах. Но эта тишина была необычной даже для зала приемов. Солнечный свет безмятежно переливался на сплошной позолоте и затейливой резьбе восточной стены. Под резными балками навесного потолка золотился шитьем балдахин-сидилла. Завесу перед троном уже подняли, дабы халиф мог видеть склонившегося перед ним. На сером мраморе пола, прижав лоб и ладони к камню, простерся Тарик. Длинные белые рукава лежали по обе стороны от склонившегося в полном церемониальном поклоне нерегиля. Справа мялся и маялся распорядитель двора со своей палочкой черного дерева в руках. Молчание халифа затягивалось, и все знали, по какой причине. Перед самийа стояла золотая ваза с сине-зелеными овальными медальонами по бокам. Горлышко ее было залито ярко-красным воском, применяемым для печатей двора эмира верующих. Что находилось в вазе, тоже было известно всем. – Я даю тебе право произнести последнее слово, – наконец проговорил халиф. – Я исполнил… – Тарик начал было поднимать голову, но распорядитель двора немедленно упер конец своего жезла ему в затылок – повелитель еще не давал командующему позволения смотреть на свою особу. Неожиданно покорно поникнув головой, нерегиль повторил: – Я исполнил твой приказ, о повелитель, – в точности. Я не прикоснулся к шейху пальцем. Я доставил его, как драгоценную вазу. И я привез его в столицу. – Ты что же, сволочь, думаешь, что перехитрил меня? – взорвался Аммар. – Если хочешь перехитрить меня, научись сначала правильно отдавать приказы. И нерегиль вскинул голову, одновременно отмахнувшись правой рукой. Распорядитель двора поднялся в воздух, повисел пару мгновений, нелепо болтая ногами, – и бухнулся обратно на пол. Ноги его не выдержали, и бедняга грохнулся в обморок. На пороге зала раздались крики вооруженных гулямов. Выстроившиеся по обе стороны от трона сановники переглянулись, понимая, что оружие есть только у рабов-тюрок, распорядителя двора – и нерегиля. Как главнокомандующий, он имел право появляться перед лицом повелителя с мечом у пояса. И этот меч был ясно виден всем присутствующим – не прежний толайтольский клинок, а какой-то новый, невиданный, явно не ашшаритской работы. – Мой господин?.. Мягкий женский голос, донесшийся из-за растянутой за тронной подушкой занавеси, заставил замереть всех в зале. Халиф обернулся к тоненькой тени за алым шелком. Прислушался к чему-то, слышному ему одному. Потом посмотрел на нерегиля, при звуках голоса госпожи покорно уткнувшегося носом в пол. Помолчал. И наконец проговорил: – Всевышний заповедал нам человечно обращаться со всеми живыми тварями. Я помилую тебя, самийа. До заката этого дня ты покинешь дворец и отправишься в ссылку. Отныне твое место – на границе со степью. Ты останешься там до моего особого дозволения вернуться. Тарик поднял голову и внимательно посмотрел на халифа: – В таком случае – прощай, Аммар. Прощай… – и добавил что-то непонятно-певучее, видно, на своем родном языке: – Ты исполнишь мое последнее желание? – Говори, – мрачно отозвался повелитель верующих. И снова прислушался к чему-то, слышному ему одному. И тут же его лицо исказилось гневом: – Да как ты смеешь?.. |