Книга Зажечь звезду, страница 30 – Софья Ролдугина

Усмешка стала шире.

– Ну почему же только ноги? Если сильно постараться, то можно ещё и за… Мать твою!

Я всё-таки сорвалась.

Если честно, стало полегче. Никакая «огненная волна» не идёт в сравнение с примитивным ударом по лицу. Вид разбитого в кровь профессорского носа подействовал на меня лучше настоя валерианы.

– Кто тебя драться учил? – совершенно беззлобно проворчал Мэйсон, пытаясь остановить кровотечение. Нос я ему, конечно, не сломала, но разбила знатно. – А, бездна…

– Когда от души бьёшь, особого умения не требуется, – мрачно отшутилась я, чувствуя себя слегка виноватой. «Конечно, он сволочь, но… Носовой платок приспособить, что ли? – Я машинально запустила руку в рюкзак. – Куда вот я его дела… А, вижу… и полотенце пригодится».

– Не скажи, – усмехнулся Рэмерт, запрокидывая голову. Кровяные дорожки уже давно расчертили подбородок, а теперь и шею. – Помню, в студенческие годы… Эй, куда?

– В ванную, за холодной водой. Или вы предпочитаете в крови ходить? Сильно это вас, конечно, не испортит… На общем-то фоне.

Я выразительно оглядела драный свитер. Мэйсон нисколько не смутился.

– Язва, – определился он с характеристикой – ох, кто бы говорил! – и последовал за мной.

Подлечить разбитое лицо так, чтобы не было заметно – на это вполне хватало и моих куцых знаний. Вот на себе любую царапину затягиваешь с непосильным трудом, а на чужом теле труднее отмыть присохшую кровь. Но и с этим я, кажется, справилась.

Рэмерт сидел на одном конце дивана, удерживая на носу холодный компресс из полотенца, я – на другом, где-то посередине лежал рюкзак. Идиллическая картина. Не хватало только подписи снизу – «семейная ссора». Акт второй, примирение.

– Я, конечно, не прав был, что нагрубил, – невнятно пробормотал некромант. – Но от экзамена так просто не отказывайся. Даже если твёрдо решила уехать – всё равно сходи. По крайней мере, уйдёшь победительницей.

– Это смотря о чём спросят, – кисло ответила я, ковыряя пальцем обивку. Грубые нитки царапали нежную кожу. – Уровень у меня более чем средний…

– Судя по тому, что я видел – для начала хватит.

Что? Я не ослышалась? Рэмерт сказал нечто одобрительное?

– В общем, экзамен состоится в башне Колата – это северная – на одиннадцатом этаже, аудитория одиннадцать-алле, – продолжил он. – Начало в девять часов, просьба не опаздывать.

Скрипнула дверь. Я неохотно подняла глаза.

Рэмерт ушёл. Полотенце было аккуратно сложено на ручке дивана, дверь прикрыта. А на самом видном месте лежали ключи.

Знак доверия?

Итак, я осталась.

Времени до вечера было достаточно. Я употребила его с максимальной пользой: повалялась с книжкой на диване, приняла душ, потом долго расчесывала волосы. Мусора в них набилось – «жуть-жуть», как говорила Лиссэ: и пыль, и щепки какие-то, и нитки. Пожалуй, единственным занятием за вечер, связанным с магией, было сотворение защитного круга. Если уж мне приходилось ночевать в этой комнате, то я хотела быть уверена в том, что проснусь поутру. И желательно не седой. Я тщательно обошла со свечкой все комнаты, насыпала соли по углам. Поперёк проходов натянула сигнальные и «липучие» нити – нежить они не задержат, разве что предупредят о появлении, а вот нахальных магов, у которых может появиться желание разыграть равейну, – вполне. Осталось только постелить на диване, поставить у изголовья сияющий цветок и замкнуть круг.

Желаю себе спокойной ночи.

Облака этой ночью такие контрастные и угловатые, что, кажется, можно порезаться острыми сколами. Луна белее и ярче галогеновых ламп в операционной, а склоны гор и ровное блюдце долины – сплошная непроглядная чернота.

Я стою на плоском камне и прижимаю к груди огромный неряшливый букет – плотные, но хрупкие стебли, а лепестки бледные и снаружи точно подкрашенные багрянцем.

Ветреница.

«Все части растения содержат протоанемонин, – скучным голосом Дэйра вещает память. – Вещество обладает резкими органолептическими свойствами. При подкожном введении приводит к глубоким некрозам тканей…»

«Символ печали, болезни, – откликается загадочно Лиссэ. – Скорби…»

Стебли крошатся, точно они вылеплены из снега.

Максимилиан лежит у подножья камня, нелепо вывернув шею, и ветреницы растут вокруг него так густо, что не видно земли.

– Ксиль, – зову я тихо.

Но глаза у него закрыты, а на губах – белые ядовитые лепестки.

Только сейчас я замечаю, что горная долина отчего-то пахнет, как медицинская лаборатория.

Проснулась я уставшая, будто и не ложилась спать.

Кости ломило так, что впору заподозрить грипп. Мне с трудом удалось поджечь горелку в лаборатории и вскипятить немного воды – прямо в походной железной кружке. Я щедро сыпанула в кипяток укрепляющего сбора и, пока настой остывал, попыталась одеться, не перепутав при этом правый сапог с левым.

Получилось – но с большим трудом.

А потом как-то внезапно выяснилось, что времени на сборы и подготовку к экзамену уже почти нет. И я залпом допила тёплый настой, застегнула куртку от доспехов до самого горла, переплела косу зелёной лентой – и выскочила из комнаты, едва не забыв прихватить с собою рекомендательное письмо Дэриэлла.

…И с неприятным удивлением обнаружила, что легче сориентироваться в столице, чем в Академии. В городе хотя бы таблички с названиями улиц висели, а тут на такую роскошь рассчитывать не приходилось. Башню Колата я в итоге нашла, конечно, но не сама. Спасибо милому юноше по имели Валмир – и довёл, и объяснил, как разыскать аудиторию, и ещё анекдот по дороге рассказал. Несмешной, правда, но на душе у меня полегчало.

Валмир проводил меня до лестницы, пожелал удачи и как бы между прочим позвал на вечеринку – у одного парня из его группы был день рождения. Я удивилась неожиданному приглашению, но с удовольствием согласилась – Валмир мне понравился. Он был такой… беспроблемный, что ли? И смотрел снизу вверх, так как в росте уступал на добрых полголовы.

А самое главное – он ни словом ни помянул мою расовую принадлежность, пусть и явно понял, что перед ним равейна.

«Вряд ли экзаменаторы окажутся такими же милыми», – мрачно подумала я. Но, оказавшись перед дверью, от души расхохоталась и расслабилась уже окончательно.

Надо же, одиннадцать-алле! На аллийском! А вчера внимания не обратила… Хорошенькое начало.

Помнится, брат рассказывал, что идентификация кабинетов на каждом этаже ведётся с применением «букв» аллийского алфавита. Забавно, если учесть, что у аллийцев алфавита и нет как такового. Есть письмена, которыми обозначают корни и слоги – чем-то напоминает восточные языки у людей. Кроме того, значение слова зависит от интонации – в речи, от дополнительных знаков-крючочков – на письме. Взять, к примеру, прозвище Северного князя. Интонация вверх, «л» волевое твердое – получается «звезда». Интонация вниз, «л» романтически мягкое – и «Ксиль» уже означает «льдинка». На первый взгляд сложно, но на самом деле аллийский язык один из самых простых в изучении – для тех, кто владеет идеальной памятью.