Онлайн книга «Метро 2033. Белый барс»
|
БЭНЧ! О, парни, ну хватит уже! Только вздувшихся щек мне не хватало. А это уже башкиром попахивает. Хан точно будет доволен. Пора прекращать весь этот балаган. К такому быстрому изменению внешности мое лицо еще не готово! БЭНЧ! Ребра… Нет, они точно читают мои мысли. Может, стоит попросить их о самокрутке перед смертью? Пусть вставят мне в отверстие между зубов, а дым уж, так и быть, как-нибудь сам втяну… Ах, ччерт! Не сработало. Оставьте хоть несколько целых ребер, хоть штук восемь! Или сколько их там, у нормальных людей? И как я только не узнал наемников? И главное, куда я попал-то? Неплохо бы оказаться сейчас где-нибудь на родном Северном вокзале. Детство вспомнить. Где все началось, там бы все и закончилось. А хотя, что вспоминать-то? Большая часть жизни прожита здесь, под землей. А что меня связывает с поверхностью? Переезд из Москвы в Казань… новая квартира… постоянные ссоры родителей по поводу несбывшихся надеждах в столице… отцовские сестры – извечные гости в нашем доме – им бы только за щеку дергать, да за пипку мою… Ну вот, я снова говорю об умерших в настоящем. Видимо, потому, что и сам к ним приближаюсь. Ну и как не вспомнить тот последний первый день. Последний день старой и первый день новой, подземной жизни – открытие станции «Северный вокзал» Казанского метрополитена, которую раньше почему-то называли Московской. Московская… Как символично! Родители всегда искали символы в подсказках судьбы – цифры, неожиданные встречи, тексты в книгах. А открытие станции было просто символом-символом! С большой буквы эс! Отец тогда еще сказал, что эта станция – элемент мозаики, которую мы всей семьей начинаем собирать заново… Знал бы он сейчас, насколько был близок к правде. Только мозаика эта складывается теперь во что-то страшное. Если цифры – то количество смертей, если встречи – то только с порождениями поверхностных изменений или с наемниками. А тексты в книгах? Да я не видел их уже лет пять. Сейчас Северный вокзал, наверное, совсем не тот, что был прежде… Надо же, как четко я помню тот день! Толпа людей в черных костюмах и белых рубашках, похожих друг на друга. Разве, что животы по размеру у них отличались. Женщины в платках. Мужчины в национальных головных уборах. И у каждого второго какие-то непонятные приборы, которые они наводили то на вход в метро, то на людей в костюмах. А дальше, после торжественного разрезания ленточки, все ринулись вниз и… Эй! Что-то друзья мои притихли. Может, думают, что я – всё, отправился на небеса? Ха, даже если б я и захотел, через этот потолок моей душе точно не пробиться… А, нет, слышу шаги… Вернулись, родимые. Что у нас там на очереди? Ноги? Живот? Бейте, бейте! Я уже все равно ничего не чувствую… Странно… когда это наемники начали использовать облизывание ладоней в качестве пытки? Ну, хватит, хватит! Щекотно же! Так, нужно постараться приоткрыть один глаз, а то все это меня уже настораживает… Ну что, насчет три… Раз… Два… * * * – Вот он! Латика нашла его! К телу приблизились большие накаченные ноги в износившихся сапогах с восточными узорами. Об один из них ударялась окровавленная татарская сабля. – Ты посмотри, какой красавчик! Весь в крови, грязный, чумазый. И нос теперь как у меня! Тагир лежал неподвижно. К говорящим сапогам приблизились еще одни. – Нормально они его… Мужчина присел у изголовья Тагира. Конечно, это был Хан. – Живой? Живой! – спросил и ответил он сам себе. – Да, не в лучшем ты, дружок, состоянии! «Тоже мне, знаток!» – попытался произнести Тагир, но вместо звука изо рта вырвались сгустки алой крови. – Ну, тихо-тихо. Сейчас мы оттащим тебя, подштопаем, будешь у нас как новенький. С улыбкой на лице, Тагир ненадолго отключился. Малое дитя, которое продолжало лизать его ладошку, на секунду отвлеклось, и с рыком прыгнуло ему на грудь. – Аккуратнее, Латика, а то совсем парня без внутренностей оставишь. Латика, подобно маленькому котенку, поудобнее уселась на груди Тагира и аккуратно начала слизывать с его лица капельки крови. Мужчина снова очнулся и приоткрыл один глаз. Он попытался улыбнуться Латике, но боль сковала мышцы, и вместо улыбки на лице пастуха отразилась нездоровая гримаса. После этого Латика лишь усерднее начала тереться своей мохнатой мордашкой о щеки мужчины. Хан улыбнулся. К нему подошли еще двое. – Жить будет? – раздался женский голос. – Будет. – Хан встал и обернулся. – Эжени, вы с Алмазом идите сзади, прикрывайте, а мы с Тимуром возьмем на себя транспортировку героя. Хан спрятал саблю в ножны, предварительно протерев ее о штанину. – Затащим его в туннели. Вперед смысла двигаться нет. Переждем какое-то время, а там видно будет. – А что делать с этими? – Эжени мотнула головой в сторону бездыханных, мастерски располосованных тел. – Об их черных душах позаботится Аллах, а о телах, – Хан взглянул на лица, на которых уже застыло безразличие, – кяльбы. Тагир услышал быстрые удаляющиеся шаги, но затем почувствовал, как кто-то берет его под руки. Латика спрыгнула с груди и на четвереньках, как кошка, понеслась к туннелям. При подъеме кровь изо рта Тагира хлынула еще сильнее и забрызгала и без того грязную одежду Тимура. – Аккуратнее! – племянник султана хотел отодвинуться в сторону, но не успел. – Ничего-ничего. Лишний повод для стирки. – Хан приобнял Тагира за талию, чтобы тот не рухнул, и они с Тимуром пошли вслед за Латикой, которая оборачивалась через каждые два прыжка. Тагир расплылся в натянутой улыбке. – Ты посмотри, ну вылитый башкир! – раздался голос Хана. Положение кнопки «ВКЛ.» в сознание Тагира изменилось на «ВЫКЛ.». Он снова потерял сознание… * * * Яркий свет отдался резью в глазных щелях. В ушах зазвенело, словно звук, скользя по ушным раковинам, долбился в барабанные перепонки. Паника черной массой подступила к горлу и выше – в мозг. Тагир поднял веки. Обзор был затянут молочной пеленой, которая понемногу рассеивалась. Он сидел в пустом вагоне. Это было странным, но поезд сверкал так, как будто его только что отмыли, вычистили и отполировали чистыми тряпками. А чистые тряпки сейчас такая редкость, при нынешнем-то положении человечества. Все стекла были на месте, двери выхода – в целости и сохранности, и даже лампы, которые, кстати, горели, не имели ни единой царапины – просто ни намека на конец света. – Хан! «Что это с моим голосом? Что за нотки детской непринужденности? Неужели голосовые связки повредили? Или сжали мне… нет, об этом лучше даже не думать!» |