Онлайн книга «Гром и молния»
|
– Ты, Костя, у нас классиком будешь! Живым классиком советской литературы, во как! Симонов немного отвернулся от меня и о чем-то напряженно задумался. Потом я увидел, как его губы беззвучно прошептали: «Квассик… хм-м». Он неопределенно пожал плечами и с улыбкой повернулся ко мне. – За стов? Пошви! Мы с Костей направились к скатерти-самобранке и рухнули на землю. – Базиль! Наливай! – А почему Базив? – заинтересовался Симонов. – У тебя ведь Васька? А у меня – Базиль… – туманно ответил я, вгрызаясь в кусок холодного мяса. – Из «Арагви» утащили, что ли? – Почему «утащиви»? Заказави. Васька! Иди сюда! Тебя Базив ждет! – захохотал Константин. Подошла мягко улыбающаяся Серова и молча подсела к застолью. Она как-то ушла в себя… Может, они с ее первым мужем тоже вот так выезжали на берег Москвы-реки когда-то? Не знаю… Покатился неспешный, какой-то дачный разговор. Лев Свердлин все время рассказывал смешные истории. Мы хохотали. Все было просто здорово. Все посиделки я пересказывать не буду, но одно упомяну. Как я жидко обд… прокололся. – Валентина, возьмите вот это… еще вина? – Нет, спасибо. Достаточно. А вы, Виктор, не боитесь летать? – Нет, Валя, не боюсь. Вы же не боитесь, например, сниматься в кино? Она долгим взглядом посмотрела на меня. А потом – тихо и приглушенно – ответила: – А кто вам сказал, что я не боюсь? Боюсь… еще как боюсь. Боюсь, что фильм не понравится, что роль будет неудачной. Что… Она замолчала и погрустнела. – Не надо печалиться, замечательная артистка Серова! Людям нравятся ваши фильмы! Я сам с удовольствием смотрел и «Девушку с характером», и «Сердца четырех»… Оп-па! Что-то я не то сказал. Лицо Серовой стало злым и жестким. – Где вы смотрели «Сердца четырех», Виктор? Фильм запрещен к показу… Как «безыдейный» и «мелкобуржуазный», что ли. Его никто не видел. Так где? Я вспомнил и это. Вот это я попал! Ведь его разрешат к показу только после войны! Когда надо будет дать народу чего-нибудь легкого и веселого. Влип. – Э-э-э, а вам это точно надо знать? – Да! Вы из НКВД, Виктор? Ходите за мной или за Симоновым? – У вас преувеличенное представление о собственной значимости, Валентина… Нет – я не из НКВД, я летчик-истребитель. Да, я видел этот фильм. На пьянке с… Василием… Сталиным. Удовлетворены? Кстати, ему этот фильм очень понравился. Да и отец его смотрел без отвращения, как он сказал. А то, что он пустоват и поверхностен, вы и без меня знаете, не так ли? – Так… – она обмякла и ушла в тень. – Так… я знаю… Извините меня, Виктор… – Да не за что, Валя… А фильм – покажут еще ваш фильм, я уверен. И все еще будет хорошо, Валя! А вот в этом я не уверен… – Васька! Виктог! Вы что там шепчетесь? – Да ничего, Костя! Так – о нашем, о девичьем… – Бгосте! Тоже мне – девушка… с вовосатыми ногами! Давайте все сюда! Базив, навивай! Погуляли… * * * Я еще не знал, чем этот разговор окончится, к чему он приведет. А то бы начал его раньше. Вечером, когда мы, расцеловавшись с Валентиной и наобнимавшись на прощание с Симоновым и Свердлиным, приехали к себе в студию, последовало продолжение «банкета»… Уже стемнело, когда в нашу дверь резко постучали. Я, мотая штрипками бриджей и шлепая раздолбанными в ноль тапочками, пошел открывать. За дверью, в неброском штатском костюме, стоял Воронов. – Чего пришел? – хмуро спросил я. Неприятностей сегодня мне уже хватало. – Я тебя не приглашал. – Разговор есть… Пропустишь? – Погоди… Заходи сюда, в туалет… Жди. Я обернулся в комнату и крикнул: – Вася! С вещами – на выход! Допивая стакан чая, в прихожую вышел удивленный Вася. – Кто стучал? Что случилось? – Ничего… В общем так, Васек… Мне тут с одним человеком переговорить надо… Давай, дуй к Лидочке. Посидишь у нее до двенадцати, а потом приходите. Вместе с мамой! После того как пан Анатоль вновь пробил телефонные переговоры с Москвой, он довольно часто звонил в студию и просил пригласить Лиду. Так что она привыкла к ночным разговорам и частенько бывала у нас поздним вечером. Только я настоял, чтобы она всегда приходила в компании своей мамы. А то вдруг Анатолий захочет переговорить с тещей? Да и приличия будут соблюдены – нечего молодой девушке мотаться к одиноким мужикам по ночам. – Понял, уже иду… Заинтересованно поглядывая на закрытую дверь толчка, возле которой английским гвардейцем в медвежьей шапке стоял я, Базиль влез в сапоги и загрохотал вниз по лестнице. – Что за унитаз прячешься? Выходи уж, секретный сотрудник… Точнее – туалетный работник! Пошли на кухню. Чай, водка, коньяк? – Чай. – Воронов небрежно бросил шляпу на подоконник и по-хозяйски уселся на мое место у стола. – Пересядь, тут я сижу. Ну, что тебе твое начальство сказало? – Не с того начинаешь, Тур! Тут главное – что ты сегодня Серовой наболтал. Язык без костей, а? А мне и сказать было нечего… – Эх, ты! Забыл, военный? Болтун – находка для шпиона! Ты языком треплешь, а мне за тобой зачищать приходится. Я похолодел. – Как – зачищать? Ты что? Воронов заржал. – Ага! Бритвой по горлу – и в колодец! Где-то я эту фразу уже слышал… – Не трясись. Подкорректировали ей память немного… Ничего с твоей актрисулькой не случилось. – Он снова засмеялся. – А ты, значит, лучший друг и собутыльник Василия Сталина? А хочешь, я тебя с ним познакомлю? Знакомиться с полковником Сталиным никакого желания у меня не было. Сейчас, как мне кажется, он не у дел… Сидит в распоряжении резерва кадров, ждет назначения. Весной сорок третьего у него в полку был крупный скандал. На организованной им пьянке-рыбалке подорвался, при попытке добыть из снаряда взрывчатку для глушения рыбы, инженер его полка, если я не ошибаюсь. Конечно, Лаврентий Палыч тут же доложил папику. И Сталин взвился! Да так, что, как говорят, тут же продиктовал приказ. О том, что Сталин был вне себя, говорит явно неотредактированный текст приказа. Сталин, который тщательно выбирал формулировки в речи и, особенно, в документах, в этом приказе четырежды, по-моему, употребил слово «полк» и столько же слово «полковник». Если припомнить, это звучало примерно так: «Командующему ВВС Красной Армии Маршалу авиации тов. Новикову |