Книга Песня горна, страница 82 – Олег Верещагин

На обратном пути Денис на мать не мог глядеть. А она выглядела совершенно спокойной, обидно спокойной – и вот. Через день приехал Ингвар Анатольевич. Не просто приехал – он прилетел. Что само по себе было недешёвым, а главное – рискованным делом.

Но ведь и правда… чем тут можно помочь, если…

…если надежда никак не желает умирать, никак не желает сдавать своих позиций?

Дениса в мамин кабинет не пустили. Вообще никого не пустили, а Олега и Володьки и вовсе не было дома, и отца, и даже Ольга Ивановна ушла за покупками… Снаружи сидел и гладил Презика Гришка, Денис видел в окно, но идти туда не хотел. Боялся просто-напросто. Он подозревал, что Гришка привёз сюда сестру, никому ничего не сказав.

Он тоже не верит, что надежда может умереть. Вопреки всему не верит. Но он – он всего лишь брат. Он всего лишь брат, а это не то…

…Хлопнула дверь. Денис вскочил со ступенек, молча стоял, прижавшись к перилам, пока мама – необидно, как-то очень естественно, вывела Настю наружу. Было слышно, что она попросила немножко подождать, но Денис не смотрел ей вслед. Смотрел на Копцева, который, раскатывая рукава лёгкой рубашки, спускается по лестнице.

Что-то спросить он не мог. Потому что боялся ответа. Он стоял, смотрел и ждал. Даже когда на плечо легла рука мамы – не пошевелился.

Смотрел. Ждал. А время, будь оно проклято, тянулось бесконечно.

– Ну что я могу сказать… – Ингвар Анатольевич помолчал, тяжеловато сел на ступеньку. Валерия Вадимовна тихо добавила:

– Говори при Дениске… Да нет – для Дениски, что уж там.

– Значит, хорошо. – Врач хлопнул по коленям руками и развернулся к Денису. – У твоей девочки генная мутация, Денис.

Время остановилось. Навсегда.

Мальчишка выдержал – не двинулся, ни слова не сказал, только побелел так, что Валерия Вадимовна, тоже изменившись в лице, подалась к сыну. Но глаза Дениса спрашивали – требовательно и непрестанно. И Ингвар Анатольевич продолжал:

– У неё врождённая дисфункция глазных нервов. И приобретённая атрофия мышц. Генный брак.

Тогда Денис заплакал. С таким же неподвижным белым лицом, не издавая ни звука. Ингвар Анатольевич покачал головой:

– Не надо её красть и убегать с нею в лес. – Мальчишка моргнул изумлённо, пошевелил губами, смерил врача недоверчивым взглядом. – Скажи-ка мне вот что. У девочки есть братья или сёстры? Желательно старшие?

– Тот мальчишка, который с ней приехал. – Видя, что сын не может говорить, Валерия Вадимовна вмешалась. – Это её брат.

– Позови-ка его, Денис, – попросил Ингвар Анатольевич.

Денис вскочил. Охваченный какой-то идиотской надеждой, выскочил наружу – задыхаясь, но всё-таки постарался, чтобы Настя ничего не почуяла. Только махнул рукой Гришке. Казачонок, уже сидевший на ступеньках (а Настя играла с Презиком), поднял брови, кивнул. Денис замахал безмолвно и отчаянно, и Гришка, поднявшись, поспешил на призывные жесты.

– Чего? – шепнул он. Но Денис не мог говорить и потащил казачонка за собой.

В помещении Гришка степенно поклонился, стащив фуражку, на все положенные стороны. Сказал: «Мир этому дому». И выжидательно огляделся.

– Вот что, Григорий, – Ингвар Анатольевич не стал долго размазывать. И Денис, не понимавший, что собирается предложить врач (да и что тут можно предложить, что?!), вдруг зашатался от какой-то надежды. И покорно сел, повинуясь нажиму рук матери и не сводя глаз с врача. – Хочешь, чтобы твоя сестра видела?

– Конечно, – немного удивлённо ответил Гришка.

– А вылечить её обычными путями нельзя, в Верном вам правду говорили, – продолжал Ингвар Анатольевич. Гришка вздохнул, посмотрел на носки сапог, потом поднял голову:

– Ну что ж… вам всем спасибо огромное, что хлопотали, а вам, – он снова поклонился – отдельно Ингвару Анатольевичу, – особая благодарность. Денис мне сразу сказал: вы человек занятой, государственный, а вот приехали же…

– Ты погоди. – Ингвар Анатольевич встал. – В школе волногенную теорию проходили?

– На будущий год, – непонимающе ответил Гришка. – Я сам читал немного, правда… Имперскую книжку, серия «Хочу всё знать»… автора вот не помню, а книжка называлась…

– «Великая волна жизни», – улыбнулся Ингвар Анатольевич, – автор И.А. Копцев. Терпеть не могу свои инициалы.

– Это вы написали?! – Гришка, похоже, забыл даже о сестре и смотрел на Ингвара Анатольевича как на оживший памятник.

– Я написал, – не стал скромничать врач. – И вот что, Григорий… Вы с сестрой, в принципе, частички одного целого. И…

Он не договорил, потому что Гришка тоже начал бледнеть. Крепкий кирпичный загар отхлынул с его щёк. Казачонок глотнул – крупно, болезненно. Прикрыл на миг глаза (на лбу заблестел пот). И, открыв их, сказал:

– Я согласен.

– Григорий… – Ингвар Анатольевич внимательно рассматривал мальчишку. – Возможен ведь и обратный эффект…

– Я старше её, и я сильный, – тихо сказал Гришка. – Только давайте поскорей. И без родителей, они не согласятся.

– Без родителей нельзя, – Ингвар Анатольевич покачал головой.

– Можно, – упрямо и зло посмотрел Гришка. – Уже можно, мне пятнадцать есть. Я бумагу подпишу.

– Гришка! – закричал Денис – слова наконец прорвались. – Гриииииш, если бы я мог! Ну если бы я только мог! Гришка!!!

– Да ладно, имперец, – усмехнулся казачонок, – чего ты орёшь, как тигр в гон… – И прямо посмотрел на Ингвара Анатольевича. – Ну… когда?

– Тогда сейчас, – ответил врач. Гришка приоткрыл рот:

– Сей… – и ощутимо скрутил себя. – Ладно. Я за Настькой схожу.

– Да не здесь же, – спокойно возразил Ингвар Анатольевич. – Сейчас поедем в больницу к Валерии Вадимовне… Валерка, поможешь волновик развернуть? Я с собой привёз, предполагал что-то похожее.

– Настьке не говорите, – попросил Гришка. – Скажите, что опять ещё какое-нибудь обследование. Она же баба, шум поднимет… А если не получится, то ей-то ведь всё равно. А я что-нибудь придумаю потом.

– Конечно, – серьёзно и уважительно кивнул Ингвар Анатольевич. – Только знаешь, Григорий… получится. Уверен – получится. Нужны три сеанса, по одному в день – но, думаю, уже после первого будет… динамика.

И Копцев улыбнулся – неожиданно очень-очень светло.

Эта улыбка словно бы ударила Дениса.

Стыдом. Благодарностью. Страхом. Надеждой. Но самым главным тут был всё-таки стыд – стыд за свою беспомощность, за никчёмность в том деле, которое он считал самым важным в жизни. Именно в нём.

Денис крутнулся, сбрасывая мамину руку, поднырнул под неё. Махнул с крыльца. Увидел встающую навстречу Настю.

– Денис? – Её… глаза… нашли мальчишку, как обычно, безошибочно, и незрячий взгляд отшвырнул его. – Денис, ты что?! Денис?!.