Онлайн книга ««Коламбия пикчерз» представляет»
|
– На мамку соседи жаловались? – Какая еще мамка? – возмутилась Женька. – Моя, естественно, – кивнула девица в глубину квартиры. Тетка, что открыла нам дверь, со счастливой улыбкой на устах размазывалась по стенке. – А что мамка-то, буйная? – на всякий случай проявила интерес Евгения Петровна. – Нет. – Чего ж тогда жалуются? – Она песни поет, громко. – Нас, собственно, Кошкина интересует, – вмешалась я. – Мы получили ее письмо… – На мамку жаловалась? – А было за что? – Нет. Они вроде ничего, уживаются. Мамка, когда из запоя выходит, такая душевная делается. Ее все бабки жалеют, а пьет она по слабости характера. Батя от нас свалил, козел старый, а мамка все никак не угомонится. Пока он с нами жил, она все охала, что он пьяница, дал бы бог спокойно хоть чуть-чуть пожить, прибрав батяню. А он какую-то дуру нашел и к ней свалил. Мамке нет бы радоваться, так она сама запила. Полный дурдом. – Нам бы Кошкину, – со вздохом напомнила я. – Так ее нет, – удивилась девица. – Это мы уже поняли, – кивнула Женька, ее терпению можно было позавидовать. – Вопрос, когда она ушла и когда, предположительно, вернется? – Да ее, наверное, дня три как нет. – Уехала куда-то? – Наверное. – Чувствовалось, что девицу разговор уже утомил и она не знает, как от нас избавиться, но тут тень вдохновения пала на ее лицо, и она заявила: – Надо у Петровны спросить, она все знает. Девушка резво направилась к третьей справа двери и громко постучала, махнула нам рукой, приглашая приблизиться, и распахнула дверь. Возле окна сидела женщина лет шестидесяти, вязала крючком кружево из белых ниток и тихо что-то говорила коту, красавцу килограммов семи весом в ярко-красном ошейнике. Кот почесывал за ухом и иногда в такт ее словам кивал. – Петровна! – заорала девица. Мы от неожиданности подпрыгнули, женщина подняла голову, отложила вязание и не спеша вытащила из ушей беруши. – Чего ты орешь? – спросила сердито. – Как не орать, если ты ничего не слышишь? Тут Кошкину спрашивают, из газеты. – Из газеты? – Женщина с минуту нас разглядывала, потом предложила: – Проходите. Мы прошли, и девица с облегчением закрыла за нами дверь. – Здравствуйте, – громко начала Женька. Женщина посмотрела укоризненно: – Я отлично слышу. Зойка в запое, Юлька ее воспитывает, они целый день орут, кот на кухню боится выходить, хотя должен был привыкнуть. Она что, в газету жаловалась? – внезапно сменила тему женщина. – Нет, – честно ответила Женька и кивнула на меня. – Она прислала нам письмо, довольно странное. У нее как с головой вообще? – С головой у нее нормально, – вздохнув, ответила женщина и вдруг в лице переменилась. – Было, до недавнего времени. – Так, – обрадовалась Женька бог весть чему. – А с недавнего времени? – С недавнего времени чудить стала. – Интересно. А поподробнее нельзя? Петровна махнула рукой: – Кто-то у нее в комнате обыск устроил. Это она так говорит. В ее отсутствие в вещах роется. Замки принялась менять. Стала нервная, вроде как не в себе. Я, признаться, вспылила, потому что обидно стало: кто в ее комнате шарить может? Я, что ли? Вроде как она намекает. Кому такое понравится? Ну, я ей и сказала… разругались мы, одним словом, и с тех пор не разговариваем. Хотя, если честно, – понизила голос женщина, – Зойка вполне могла в ее комнату заглянуть. Ключ Машка раньше в столе на кухне оставляла, а Зойка в белой горячке, когда бутылку ищет, куда хочешь залезет. Хотя какая у Машки бутылка? Она не пьет ничего, кроме чая… – Она ведь на инвалидности? – решила вмешаться я. – Ага. Уж года три. Сердце больное. Нервничать ей никак нельзя, а тут она такое выдумала. С чего бы? Хотя Зойка… – Соседка сказала, что Кошкина отсутствует уже несколько дней, – влезла Женька. – Так и есть. С субботы ее нет, так что, выходит, пятый день сегодня. Мы с Женькой переглянулись. – И где она может быть? – Ума не приложу. Беспокоиться начала, может, она в больницу легла? Мы как поссорились, так и не разговаривали, она упрямая, да и я не лучше. Уехать-то ей некуда, родни никакой, по крайней мере, я ни о ком не слышала. Так что она либо в больнице, либо… даже не знаю где. – А вы точно видели ее последний раз в субботу? – Точно. Я из магазина шла, она мне навстречу попалась, кивнули друг другу и разошлись. Она с сумкой была, значит, в магазин направилась. – И из магазина она не вернулась? – Нет, – убежденно кивнула женщина. – Я весь день дома была, внука ждала, он приехал только в семь вечера, оттого я от дома никуда, гулять вышла и то от подъезда ни на шаг. Вечером Сережку проводила до остановки – и домой, давление у меня что-то поднялось. В воскресенье жара была не приведи господи, и я тоже из дома ни шагу, вечером во дворе погуляла, когда чуть свежее стало. Машки не было. В понедельник я беспокоиться начала: если б она куда собиралась уехать, не мне, так Юльке сказала бы. Машкина очередь убираться, обычно мы договариваемся, если уезжаем куда, чтоб, значит, дежурство перенести, а она ни слова. Чудно. Вчера я подумала, может, мне к участковому сходить, а ну что с соседкой случилось? – Кто-нибудь из родных у нее есть? – спросила Женька и тут же удрученно добавила: – Ах да… что, вообще никого? – Муж, бывший. Неподалеку живет. – Может, она у него? – Что вы! Он женат лет десять. А жена… короче, черт в юбке. – Значит, отношения они не поддерживают? – Почему же, он звонит, когда его мегеры рядом нет. Чтоб заходил, не помню. Машка рассказывала, на день рождения и на Восьмое марта он ей всегда что-нибудь дарит, виноватым себя чувствует, вот и… – В чем виноватым? – насторожилась Женька. – Как в чем? К другой ушел. – А-а… Тут я некстати подумала, сколько мужчин к другим женщинам уходят, не чувствуя себя виноватыми; получается, либо муж Кошкиной мужик исключительно совестливый, либо у него на то причина посущественнее. |