Онлайн книга «Зимний сон»
|
– Выпить не желаете? – Нет, спасибо. Вы, кажется, обещали завязать? – Обещания для того и придуманы, чтобы их нарушать. Особенно если это касается выпивки. Владелец хижины делал вид, будто держит надо мной шефство, однако почти никак этого не показывал. Единственное – он сдавал мне хижину, которой сам пользовался только летом, позволял трапезничать на корпоративной вилле, располагавшейся неподалеку, и присылал время от времени служащих, которые наводили порядок, забирали грязное белье и тому подобное. – Что вам здесь надо? – Это – ваша мастерская? – Мастерская на втором этаже. Там свет хороший, вот и выбрал, а сама-то комната в плохом состоянии – дети окончательно привели ее в негодность. Я хозяину пообещал, что только там и буду рисовать – все равно ремонт делать. Он сказал, мне все равно. – Ну что ж, хотя бы одно обещание вы сдержали. – Да просто возни много в другое место все перетаскивать. Я оттянул колечко на пивной банке. Последние четыре месяца пил без перерыва. У меня было шесть миллионов иен, так я их все промотал – на выпивку и женщин. Был у меня свой угол, однокомнатная квартира в Токио – помнится, галерея мне ее сдавала. А в остальном – ни кола ни двора. – Я хочу зарезервировать картину. – Вы хотите купить чистый холст? – Дошли слухи, что вы рисуете картину сотого формата. Я хочу, чтобы вы сделали мне такую же. – Боюсь, точной даты вам не назову. Я не знаю, что с первой-то будет. Зачем обещать то, чего не сможешь выполнить? – Плачу аванс в любом размере. – В таких вопросах цену не назовешь. – Я серьезно. – Вложили бы деньги в недвижимость. – Мне нужна картина. – Вот когда я ее закончу, вы на нее посмотрите и тогда ради бога покупайте. Впрочем, когда все это произойдет, я сказать не могу. – Вам неприятно, что кто-то хочет купить полотно, даже не взглянув на него. Это оскорбляет ваше достоинство? – Я о себе не такого хорошего мнения. Я глотнул пива. С наступлением темноты я привык пропускать пять-шесть стопочек виски. – Сомневаетесь в своих силах? – Перед пустым холстом ни один художник не уверен в своих силах. Если только он не гений. – То есть вы не считаете себя гением? Лет до двадцати пяти я отрабатывал технику: не заходил дальше набросков и копий. Бывало, стоял перед мольбертом, сколько мог держаться на ногах, но в те годы я был молод и быстро восстанавливал силы. В двадцать семь мне вдруг захотелось создавать свои полотна. Я рисовал все, что видел, все, что попадало под руку. Нью-йоркские высотки, окна домов, двери, стены, потолок своей квартиры, кровать, собственную руку. Три года я этим занимался, а потом вернулся в Японию. – Я видела две работы, которые вы написали, выйдя из тюрьмы. – А-а, вот вы о чем. Обе приобрел владелец хижины; за каждую выложил по миллиону иен. Пока этих денег мне хватало на жизнь и краски. На текущие расходы уходило всего ничего. – Хорошие картины. Хотела купить их, но владелец галереи отказал. Посоветовал договориться с вами на следующую. Я работал над «соткой» в хижине и по уговору должен был продать ее хозяину через галерею. Так уж повелось в мире искусства, что посредником всегда выступает какая-нибудь галерея. Они забирают себе половину выручки. Опять же через галерею владелец хижины купил мое время. Мне было тридцать шесть, когда в начале лета я убил человека и меня посадили в тюрьму. Я отбыл три года. Образцовым заключенным меня не назовешь, но срок скостили, и я вышел на три месяца раньше. – Не сочтите за грубость, но сейчас вы пишете куда лучше, чем до заключения. – Покупайте через галерею. – Мне сказали, что зарезервировать через галерею нельзя. Галерея продает только готовые работы. – И получает свои пятьдесят процентов. Невероятно, согласитесь. – Пока вы сидели в тюрьме, галерея продавала ваши картины. Они даже подготовили к вашему освобождению комнату и все, что нужно для рисования. Уж в чем-чем, а в черствости не упрекнуть, согласитесь. – Пожалуй. По выходе из тюрьмы я получил от галереи шесть миллионов иен. И еще отчитались за проданные полотна. – Я так и думала. – О чем вы? – Редкому художнику нравится, когда кто-то встает на сторону галереи. В отсутствии здравого смысла вас не упрекнуть. – Нечем тут гордиться. – Вы разумны по мелочам. Расстраиваетесь из-за ерунды. Зато в серьезных вопросах, когда дело доходит до принципа, вы – борец. – Может, и так. – Как бы там ни было, я бы хотела зарезервировать вторую «сотку». – Как хотите. В таких делах контрактов не составляют. – Можно я посмотрю вашу нынешнюю работу? – Пока что это пустой холст. – От меня так просто не отделаешься. Я умею быть занудой. – Заметно. – Все равно своего добьюсь. Не мытьем, так катаньем. – Это уже не назойливость, это страшно. – Да, я такая. Нацуэ Косуги вынула из пачки сигарету и прикурила от зажигалки «Картье». – Говорят, до того, как переключиться на абстракции, вы писали натюрморты. Отчего столь разительная перемена? Теперь, с сигаретой во рту, Нацуэ Косуги говорила более непринужденно. Она, словно специально выбрав подходящий момент, демонстрировала, что под деловым костюмом скрывается женщина. – Художник правдив лишь на полотне. – Абстракционист должен быть хорошим рисовальщиком, именно потому что пишет абстракции. И все равно вы как-то неожиданно переключились. Я видела ваши ранние полотна и поражалась вашему таланту рисовальщика. Отчего вы больше не пишете натюрморты? – У меня и пейзажи были. – Меня удивило, что вы не писали фигуры. Нацуэ Косуги стряхнула пепел в хрустальную пепельницу. У нее были длинные тонкие пальцы с изысканным маникюром. – Чем вы занимаетесь? – У меня своя фирма. Мы занимаемся дизайном и уже приобрели кое-какую репутацию. Ну и с галереей тесно сотрудничаем. – Пользуетесь своей привлекательностью? – Привлекательность привлекательностью, а работа есть работа. |