Онлайн книга «Десант стоит насмерть. Операция "Багратион"»
…Тропа вывела к смутно знакомому озерцу. Впереди слышались голоса, кто-то смеялся. — Привал объявили, — сказал Фесько. Михась и сам видел. Вернее, угадывал. Новый начштаба был из ученых-правильных. В смысле курсам, уставам и брошюрам безоговорочно верящий, а не лесом и немцами наученный. Привал по часам и по первому удобному месту. Будто ягд-команды те уставы и наставления не читали. Интересно, почему все по кругу крутится и регулярно на командование не шибко умных людей выносит? Впрочем, немцам сейчас не до гонялок. Михась бросил мешок в сторонке. Нитку с иголкой достать, дыру в кармане брюк зашить и, наконец, пистолет переложить. А то опять на задницу уползает. Пистолеты рядовым бойцам, тем более в хозроте, иметь не положено. Трофейные пистолеты надлежит сдавать для вооружения командиров и политработников, для нужд разведчиков и диверсантов. Ага, марципан им по самые… Михась в разведчиках почти год числился, хоть бы «наган» какой по закону выдали. Что словчил, тем и владеешь. «Астру» уже дважды отбирали. Но возвращался пистолет к Поборцу, потому как и знакомства у Михася имелись, и дерзости у бывшего разведчика хватало. А попал изящный иностранный пистолет к Поборцу еще в «Лесном». Той весной, когда отряд Станчика еще сам по себе воевал… Весна первая Михась возвращался связным из Селец и прямо на тропе наткнулся на хлопцев, идущих в засаду. Командовал четверкой сержант Маслов, кое-чем обязанный Михасю с тех пор, как связной стал регулярно бывать в Сельцах и не отказывался передать записку некому надежному человеку, которая хлюпала носом и спешно царапала ответное письмецо… Ну, неважно, давно то было. В общем, Михась напросился в засаду. Маслов выдал гранату и потребовал не высовываться и быть в резерве. Михась обещал. Засели у грунтовки на Кричев. Сторожили не «на абы», а грузовик с аэродрома. Два немца, регулярно ездившие на фургоне, обнаглели и стали делать крюк, заворачивая на Стары Ушаки и изымая там съестное и самогон. Семейство хуторян вроде как числилось в «бобиках» — дочь у них была за начальником полиции в соседнем селе. Но хозяин и партизанам помогал. «Маяк» на хуторе ставили: давал передохнуть переправляемым раненым, хлеба там испечь, письмо передать. Прошлый раз дурные аэродромные мародеры едва не наткнулись на раненого и санитарку из «Большевика». В общем, Станчик решил наглых фрицев, раз их фюрер недокармливает, от пуза угостить. Засаду, понятно, далеко от хутора устроили, чтоб подозрений не вызвать. Михась лежал в сырых кустах, слушал, как Борька-Херсон шепотом рассказывает о своих бабах бесчисленных. Весело рассказывает, без пошлости. Выходило, что все видные девицы далекой Херсонщины были влюблены в Борьку «душой и телом», говорун отвечал каждой искренней взаимностью, но жизнь, как назло, регулярно разводила влюбленных. Михасю было даже завидно: легкий человек Борька, хоть и насмешник. Надо же так врать красиво. Маслов кинул сучком, угодив по Борькиной фуражке, сделал страшную рожу — шла машина. Михась, доставая из-за пазухи РГД, отполз чуть в сторону от болтуна… Немцы ехали как по расписанию, команда Маслова тоже не сплоховала. Сержант всадил очередь из автомата в кабину грузовика, машина вильнула, съехала в кювет. Мотор заглох. Дверь кабины дернулась — почти залпом стукнули винтовки двух партизанских стрелков, засевших дальше по дороге. Из кабины в кюветную лужу вывалился немец. — Офицер никак? — удивился Борька, целясь в упавшего. Немец дернул ногой, словно пытаясь вылить из голенища натекшую воду, замер. — Михась, ты гранату со взвода сними и мне вернуть не забудь, — напомнил Маслов, выходя на дорогу с готовым к стрельбе ППД. — Сейчас отдам, — сказал слегка разочарованный Михась. Только что сердце жутко колотилось, а кончилось все вон как просто. Навстречу шел Никола Сукора — второй из стрелков остался приглядывать за дорогой по направлению к Кричеву. — Шофер готов — прямо в башку. — А колымага несолидная, — с досадой сказал Борька. — Железо в кузове какое-то. Ну-ка… Он вспрыгнул на колесо, собираясь приподнять тент… — Ты напорешься, — озираясь, сердито сказал Маслов. — Непременно напоре… В кузове громыхнуло, затрещал борт — Борька испуганно слетел с колеса, едва удержался на ногах… — Твою… — Маслов тоже отпрыгнул от машины, вскинул автомат. Михась увидел спрыгнувшего из кузова немца: тот, пригибаясь и размахивая руками, удирал по дороге. — Тук-тук, — кратко сказал автомат в руках Маслова. Немец замедлил шаг, выпрямился, ноги его подогнулись. Партизаны смотрели на лежащего на дороге немца. — Живьем нужно было, — азартно сказал пришедший в себя Борька. — Он без винтовки… — Что ж ты сиганул, ежели он без винтовки? — Маслов осторожно приподнял стволом ППД брезент кузова. — Вон его винтовка. Мог бы и пальнуть в дурную голову. Один лезет, другой гранатой машет… Михась и правда понял, что сжимает гранату, словно метнуть собрался. — Оружие берем и уходим, — сказал из кузова сержант. — Тут листы какие-то жестяные, нам без надобности. — У офицера сапоги хорошие, — ухмыльнулся Борька и шагнул к кабине. Треснуло вроде негромко — Борька удивленно охнул, шагнул назад, глухо стукнула о колею выпущенная из руки трехлинейка. Михась увидел вроде бы дохлого немца: тот, приподнявшись на локте, целился из пистолета. Изо рта капала кровь, руку с небольшим пистолетом водило из стороны в сторону, а немец все выцеливал, выцеливал, словно не в луже лежал, а в тире тренировался… Подумать Михась не успел, просто швырнул, что в руке было. Если бы РГД на взводе стояла, мало бы не показалось. А так просто железка весом в полкило стукнула немца в грудь. Но полудохлому флигер-инженеру [27] и этого хватило: судорожно кашлянул, выпустив на подбородок кровавый сгусток, выронил пистолет. Оперся вторым локтем, пытаясь выползти из кюветной лужи. Завозился почти на месте… Прихрамывая, подошел Сукора, упер ствол винтовки в затылок немца. Глухо бахнуло, елозивший по луже авиатехник, наконец, замер. — Так глуше, — словно оправдываясь, сказал Никола. — Вы что ж, вашу… — Маслов склонился к лежащему на спине Борьке. — Ты что ж, Херсон, ах, твою… Уходили нагруженные, Михась нес трофейные винтовки, подсумки и офицерские сапоги. Сукора прикрывал, остальные несли Борьку. Голова убитого раскачивалась, иногда Михась видел Борькины глаза: изумления в них уже не было, только отражалось бледное мартовское небо. У болотца, запарившись, передохнули. |