Книга Ночной вор. Похождения в Амстердаме, страница 15 – Крис Юэн

Источник этой графической максимы — резное изображение семнадцатого века на воротах знаменитого храма Тосёгу в японском городе Никко. Само изречение, вероятно, попало в Японию с легендами тэндай-буддизма из Индии через Китай в восьмом веке (период Ямато)… Хотя учение, скорее всего, не имело никакого отношения к обезьянам, идея использования трех обезьян берет начало в игре слов: zaru (отрицательная форма глагола) и saru (обезьяна) в японском произносятся одинаково…

Трех обезьян часто связывают с шестируким Ваджракилайей, одним из самых устрашающих божеств Тибета, и, таким образом, поговорка отображает буддийское представление о том, что если мы не будем слышать зла, видеть зла и говорить о зле, то мы все избавимся от зла. Налицо сходство с английской поговоркой: „Помяни черта — он и появится“».

Другими словами, обезьяны настоятельно советовали держаться от всего плохого подальше. И кто бы с этим спорил? Во всяком случае, не я. Я выключил ноутбук, надел пальто и вышел из квартиры с намерением погулять по округе, найти уютный бар, выпить несколько стаканов пива, что-нибудь съесть, может, и поговорить с незнакомцем или незнакомкой.

Хороший намечался план, даже отличный, но все рухнуло в тот самый момент, когда я открыл дверь подъезда и увидел инспектора Бюрграве. Компанию ему составлял полицейский в форме, а у тротуара дожидался патрульный автомобиль.

— Господин Ховард, вы под арестом.

— Но, инспектор, — вырвалось у меня, — я даже не прошептал вашу фамилию.

Я сидел в наручниках на заднем сиденье патрульного автомобиля, едущего по улицам Амстердама. Водители и пешеходы таращились на меня, а я мучился вопросом, поправить мне Бюрграве или нет. Я не был под арестом. Не мог быть, пока он не посадил меня под арест. Но потом решил, что уличать в недостаточном знании английского человека, который, похоже, и без того сильно меня невзлюбил, большая ошибка. Это был тот случай, когда следовало семь раз отмерить, прежде чем отрезать. И полагаться я мог только на себя.

Полагаться пришлось достаточно продолжительное время, потому что Бюрграве прилагал все силы для того, чтобы воспрепятствовать моим контактам с адвокатом, а когда один все-таки прибыл в полицейский участок, куда меня доставили, выяснилось, что английским он владеет не лучше, чем я — голландским. Мы втроем уселись за стол в комнате для допросов и первым делом начали спорить (на голландском, изредка переходя на английский), когда мне будет дозволено посетить туалет. Наконец я заставил себя повернуться к Бюрграве и сказал, что могу какое-то время отвечать на его вопросы без присутствия адвоката. После этого мне предоставили возможность побывать в туалете.

Когда меня привели обратно, рядом с Бюрграве сидел полицейский в форме, который присутствовал при моем аресте. Инспектор протянул мне книгу, и я стал листать ее с таким видом, будто решил посвятить два следующих часа моей жизни чтению. Я уже знал, что за этим последует, — это был детективный роман Чарльза Э. Ховарда «Вор и пять пальцев», продающийся во всех приличных книжных магазинах, а если сказать проще, мой первый роман.

— Кому посвящать книгу? — невозмутимо спросил я и протянул руку полицейскому, дабы взять у него ручку. — Может, моему любимому голландцу?

Бюрграве перехватил ручку и злобно зыркнул на полицейского.

— Фотография! — сказал он. — Это не вы.

— Вы правы.

— Как такое может быть?

— Читательницы предпочитают видеть на обложке симпатягу. — Я пожал плечами. — Насколько мне известно, этот парень — модель.

— Но вы использовали свои настоящие имя и фамилию.

— Парадокс, согласен.

— Вы пишете детективы?

— Да, о взломщике.

Он изогнул бровь.

— И вы тоже — преступник.

— Если я не ошибаюсь, — я почесал голову, — вы говорите о прискорбном инциденте, случившемся, когда я был гораздо моложе.

— Вас осудили за воровство.

— Скорее, за пожертвование, хотя, признаю, до этого была кража. Меня приговорили к общественным работам. На короткий срок. Что с того?

Бюрграве пожевал губу, откинулся на спинку стула.

— Я думаю, это интересно: вы — преступник, пишете книги о преступнике и лжете о встрече с преступником.

— Видите ли, я не считаю себя преступником. А что касается лжи, то я даже не догадываюсь, о чем вы говорите.

Бюрграве картинно покачал головой, словно мой ответ крайне его удивил, снял очки, чтобы протереть линзы носовым платком. Покончив с этим, вернул очки на нос, моргнул, словно увидел меня впервые, может быть, протертые линзы приобрели сверхъестественные способности и позволили разглядеть, что находится за завесой моей лжи.

— Вы сказали мне, что не встречались с господином Парком.

— Должен признаться, что я не помню подробностей нашего разговора.

— Вы сказали, что не встречались с ним. Но у меня есть свидетели. Трое мужчин видели вас в среду вечером в «Кафе де Брюг».

— И как такое могло случиться? — спросил я. — Надеюсь, вы не показывали им фотографию с обложки моей книги? Этим вы могли их дезориентировать.

— Они описали вас.

— Должно быть, они очень наблюдательные.

— Если хотите, я могу организовать опознание.

Я задумался. Наверное, не стоило раздражать его еще сильнее.

— Полагаю, в этом нет необходимости.

— То есть вы признаете, что солгали мне прежде?

— Я встречался с господином Парком, да. Но еще раз повторю: я не помню подробностей нашего предыдущего разговора. Хотя точно знаю, что меня не предупреждали об ответственности за дачу ложных показаний.

Бюрграве издал глухое рычание.

— Зачем встречались? — рявкнул он.

— Я бы предпочел об этом не говорить.

— Вы под арестом, — он нацелил на меня палец, — и должны отвечать на мои вопросы. Этот человек в больнице.

— Я за это ответственности не несу.

— Докажите это.

— Как?

— Отвечайте на мои вопросы!

— Я сомневаюсь, что вы мне поверите. Я думаю, что вы для себя уже все решили, инспектор. — Я повернулся к его безмолвному напарнику. — Он всегда у вас такой?

Полицейский окинул меня бессмысленным взглядом, потом покачал головой, как бы показывая, что ответить не смеет. Он что-то записывал в блокнот, но я не мог разобрать, что именно, поскольку писал он на голландском. Возможно, рецензию на мою книгу.

— Скажите мне, зачем вы встречались? — гнул свое Бюрграве.

— Хорошо. Скажу. Он хотел, чтобы я написал книгу.

— Книгу?

— Его мемуары. Он упомянул, что сидел в тюрьме, если не ошибаюсь, за кражу. Как я понимаю, он даже убил человека. И у него возникла мысль, что я могу написать историю его жизни, учитывая, что я пишу книги о ворах. Я ответил ему, что не получится. Я беллетрист, а не биограф.