Книга Черная камея, страница 169 – Энн Райс

Я опустился на колени, приподнял девушку и сделал, как мне велели.

"Прокуси себе язык, – сказала Петрония, – и капелькой собственной крови запечатай ранку так, чтобы она совсем исчезла".

Я был преисполнен решимости, совершая ритуал. На моих глазах крошечные проколы исчезли, я отпустил девушку, и она, бледная, с пурпурными пятнами на лице, повалилась на плиты.

Я поднялся, шатаясь. Я снова опьянел. Обычные предметы вокруг, казалось, ходят ходуном. Как в тумане, я доковылял до Адониса и сказал:

"Спасибо, что был добр ко мне".

Он от страха не сумел ничего ответить. Просто стоял и смотрел на меня, не мигая. Потом я отвернулся.

Не знаю, что было дальше, – кажется, я вышел из ванной с Петронией. Кажется, мы поднялись с ней по огромной лестнице. Вечер проходил, как в тумане, не освещенный ни одной лампой. Мы ходили с Петронией вдоль крытой террасы, и звезды словно передвигались по ночному небу. Я чувствовал запах моря, слышал его шум.

Мы вошли в комнату, где за шахматной доской по-прежнему сидели Манфред и Арион. Оба они показались мне великолепными – те две служанки и юноша в подметки им не годились.

"Значит, у нас какое-то особое видение, – пробормотал я. – Все вещи вокруг кажутся охваченными огнем".

"Я знала, что ты поймешь, – ответила Петрония. – Мне нравятся твои высказывания. Никогда не бойся откровенно со мной говорить. Я наблюдала за тобой много лет – за тобой и твоими духами, – прежде чем остановить на тебе свой выбор. Меня привлекла не только твоя красота, но и то, каким языком ты изъясняешься".

"Я люблю тебя, – сказал я. – Разве ты не этого хотела?"

Она рассмеялась тихо и беспомощно. Ее теплая рука обвивала мою талию, и в эту секунду красота Петронии тронула мое сердце. Была в ней какая-то мягкая величавость. Я почувствовал, что восхищаюсь ею.

Мы подошли к краю террасы и посмотрели на море. Внизу все казалось зеленым и голубым. Я видел это в темноте, видел, что море отнимает эти краски у залитого луной неба. А еще я видел, как над головой движутся звезды, словно хотят обнять нас. А там, внизу, примостившись на склоне горы, виднелись белые домики: казалось, они висят на самом краю и вот-вот рухнут, и оттого весь городок имел сказочный вид, – а за ним возвышалась снежная вершина.

"Говоришь, я хочу, чтобы ты меня любил? – повторила Петрония. – Не знаю. Может быть, раньше я и хотела этого. Может быть, до сих пор хочу. Откуда мне знать, чего я хочу? Если бы я когда-нибудь сумела ответить на этот вопрос, то, наверное, нашла бы покой. Но к чему вся эта ложь? Или, вернее сказать, почему я верю всей этой лжи? Я захотела получить тебя, как только впервые увидела. Я выбрала тебя. И только на эту ночь или на несколько ночей. И я решила сделать тебя сильным, как уже говорила, поэтому сейчас мы вернемся к Ариону, и он вновь заставит тебя почувствовать голод. Что скажешь, мой милый Мастер?"

"Ты позволишь мне говорить о том, что я познал вместе с твоей кровью?" – спросил я.

"Испытай меня, – предложила она без всякой злобы, что было для нее необычно, – и если мне понравятся твои слова, кто знает, как я поступлю. Даже я этого не знаю. Так что ты там разглядел в моей крови?"

"Когда ты сражалась на арене, поединки были смертельные?"

"Всегда, – ответила она. – Разве ты не изучал историю Древнего Рима? Женщин среди гладиаторов было великое множество. Я считалась всего лишь одной из лучших, неизменная любимица толпы. Я была такой, какой ты знаешь меня теперь – порочной и злой. Я и выжила в те годы только благодаря своим порокам. Это было естественно. От меня другого не ждали. И я воспринимала это просто, хотя и бесилась".

Петрония сияла, глядя на меня.

"Мое сердце укротил Арион, – продолжила она. – Только Арион сумел оторвать меня от порока, насмешек и подлостей и научить настоящему ремеслу. Да, ты ведь еще не видел те чудесные вещицы, что я делала для Ариона. Он дарил мне рубины и изумруды, а я вырезала для него целые истории на раковинах – победы императоров, продвижение легионов. Мои работы славились по всей империи. Я целый день проводила, склонившись над станком, одетая небрежно, как мальчишка, с волосами, завязанными на затылке сыромятным шнурком, – для меня ничего не существовало, кроме работы, одной только важной работы. Потом приходила ночь, а с нею и Арион. И тогда я становилась для него женщиной. Я становилась для Ариона чем-то мягким, достойным, чудесным".

"Что значит достойным?" – спросил я.

"Сам знаешь, ты всегда знал".

"Но что означает это теперь? – упорствовал я. – Я знал, что это означало раньше, но теперь все по-другому. Я убил несчастную девушку, ту злодейку. Это был недостойный поступок. Так ответь мне".

"Оставь пока, тебе рано интересоваться такими вопросами. Нам еще предстоит поохотиться. Тебе выпадет длинная ночь. Как я уже говорила, я не создаю хныкающих новичков. Ты будешь очень сильным, когда я завершу с тобой ритуал".

"Но буду ли я порядочным? – спросил я. – Буду ли я честен?"

"Постарайся быть таким, – ответила она, опечалившись. – Используй для этого свой ум, – тихо добавила она. – Не копируй меня. Подражай тем, кто лучше меня. Подражай Ариону".

Мы вновь вошли в огромный зал. Навстречу нам поднялся Манфред. Он посмотрел на меня и обнял, но нас сразу разъединили любящие руки Ариона, чье прекрасное черное лицо меня совершенно очаровало.

Он казался таким заботливым и внимательным – существом необычным и чудесным по своему виду и выразительности.

"Выпей его кровь, Мастер", – просительным тоном произнесла Петрония, и Мастер, заключив меня в объятия, прижал зубы к моему горлу и выполнил просьбу Петронии.

И снова я почувствовал, как вместе с кровью из меня исторгается моя жизнь. Меня охватила грусть, невыразимая грусть оттого, что я навсегда теряю Мону, своего сына Джерома, тетушку Куин, Нэша, моего дорогого маленького Томми, все это уходило из меня вместе с кровью, но не навсегда: оно лишь проявилось на время, открылось как глубокая тяжелая рана во мне – "Ты умер, Квинн". – И я почувствовал, что Арион принимает все это на себя, стараясь освободить меня от боли, после чего опять нахлынула обморочная слабость.