Книга Мы из тайной канцелярии, страница 13 – Дмитрий Дашко

Канцеляристы вышли из комнаты. Остались только Елисеев и Турицын.

Иван склонился над неподвижно лежавшим Федькой. Тот даже стонать перестал.

— Что, тяжко было?

Тот поднял голову, задорно посмотрел на Елисеева.

— Терпимо, вьюноша, терпимо. Ласково Максимка со мной обошёлся, но вдругоряд сказал, жалеть не будет — кожу на ремни распустит. Он такой, врать не станет.

— А Хрущов не догадался, что вы с катом сговорились?

— Может, и догадался, но как докажешь?

Хрипунов неожиданно легко приподнялся, сел на лавке, укутавшись в холстину.

— Выпить бы сейчас, — мечтательно произнёс он.

— Валяй, пей, — кивнул Турицын. — Хрущёв тебе ещё десяток плетей пропишет.

— Токмо оно и держит, — согласился наказанный. — Но пить всё равно хотца. Сегодня после службы веду вас в кабак. С меня причитается.

— Ещё как причитается. У тебя деньги-то хоть есть? — спросил Василий.

— Найду, — пообещал тот и встал на ноги, хрустнув суставами.

Слово сдержал. Вечером они отправились в давно облюбованный кабак. Пошли вчетвером — Хрипунов не мог не пригласить палача, по чьей милости не валялся нынче больным, а ходил на своих двоих да припрыгивал.

Пока добирались, всё больше молчали каждый о своем. Не будь с ними Максимки Окунева, Иван обязательно поспрашивал бы канцеляристов про житьё-бытьё, о том, чего нужно бояться, а чего не стоит. Не зазорно опыт чужой перенимать.

Присутствие ката его стесняло. Человек он вроде порядочный (взял да помог Хрипунову, причём забесплатно), но всё ж незнакомый.

Сели за один стол, заказали выпить, и закусить. Брали что попроще да подешевле. Денег с собой у Хрипунова было самую малость.

Иван сразу сказал, что хмельного в рот не возьмёт, с детства такой зарок себе дал. Федька в ответ повёл плечами:

— Смотри, паря. Нам больше достанется.

Народу в кабаке было полно — яблоку не упасть. Разный люд пришёл сюда сегодня усы и горло промочить, но больше всего было матросов: находился кабак вблизи от гавани. Тихо пить те не умели. Надирались, горланя песни, а по углам то и дело вспыхивали мелкие потасовки, которые пока что гасились твёрдыми кулаками кабатчика и двух его откормленных (кровь с молоком) подручных. Они же следили, чтобы никто не расплатившись на улицу удрать бы не смог.

Турицын и Хрипунов с удовольствием раскурили трубочки. Кат не был большим охотником до этой забавы, Иван так и вовсе не жаловал.

Подносчики расставили на столе заказанную водку и немудрённую закусь. Голодный с самого утра Елисеев оглядел блюда, сделал выбор и принялся уплетать принесённую рыбу и хлеб. Быстро наевшись, довольно погладил живот, убрал ноги под лавку.

Хорошо. И спешить некуда. Никто дома не ждёт, выволочку не обещает.

Жить можно, хоть и непривычно без папеньки с маменькой.

Прилично «клюкнувшего» Окунева потянуло на разговоры. Поискав глазами собеседника, выбор остановил на Василии. Тот сидел подбоченившись и перебирал рукой квашеную капусту в широкой миске.

— Как думаешь, ремесло моё полезное или нет?

— Полезное, — важно кивнул Турицын. — Без ката ни допросить как положено, ни наказать заслуженно. Без палача, что без рук.

— Коли так, скажи, почему ремесло моё, для обчества столь полезное, так ценится низко?

— С чего бы низко? — удивился захмелевший не меньше ката Турицын.

— А ты посуди сам. Тебе вот какое жалованье положено?

— Сорок пять рубликов в год, — икнув, сообщил Турицын. — За старание могут и больше доплатить.

— Видишь, — протянул палач, раздув ноздри. — А мне всего восемь рублей платят. Справедливо?

Василий помотал головой.

— Несправедливо, Максим. Ой, как несправедливо.

— И я так думаю. Не уважают нас, катов. Из всех канцелярий у вас жалованье самое большое. А у нас? Я раньше в Вышнем суде служил, получал там дюжину рублей в год, да еще два четверика муки и гарнец крупы в месяц и два фунта соли в год. Теперь только деньги, да и тех на четыре рублика меньше.

— Так вы бы, дядя Максим, с Ушаковым бы поговорили. Обсказали бы ему, что и как, — предложил Иван.

— Не поможет, — вздохнул палач и загрустил сильнее.

— Врёшь ты, — вмешался Хрипунов. — Платили тебе не двенадцать рублей, а десять всего. Сам рассказывал. Забыл что ли? — Он дружески толкнул ката плечом. — Хватит, дружище, тосковать. Давай лучше душу окропим.

Он снова разлил водку по граненым стаканам.

После кабака всей компаний пошли к Турицыну. Там от нечего делать (хмельного Василий дома не держал) разыграли несколько партеек в «карноффель». [4] Ивану, как новичку, в картах везло. Хорошо, играли не на деньги, иначе бы Елисеев раздел трёх партнёров догола.

У Турицына же и остались ночевать.

Утром у всех, кроме Ивана жутко болела голова, гостеприимный хозяин лечил страдальцев капустным рассолом. На службу прибыли вчетвером, слегка пошатываясь от утренних порывов ветра.

Палач сразу ушёл отсыпаться. Надобности в нём сегодня не было. Допросы с пристрастием в Тайной канцелярии велись далеко не каждый день.

Хрипунов умел спать с открытыми глазами. Как сел в позе филина, так и остался сидеть, вытаращив зенки в стену напротив. Будто о чём-то задумался.

Турицыну, хоть это и была его обязанность, не хотелось показываться секретарю, и он вместо себя отправил Елисеева.

— Сходи, брат. Сделай милость. А то мне с такой рожей к нему лучше не соваться. Вот к полудню оклемаюсь, тогда и…

Договаривать не стал.

Хрущов был не один. На его стуле расположился Ушаков с донельзя озабоченным видом и что-то объяснял, жестикулируя. Секретарь внимал каждому слову всесильного главы Тайной канцелярии (разве что в рот не глядел), и время от времени делал пометки в большой книге, похожей на амбарную.

При виде Елисеева они странно переглянулись, будто о чём-то договариваясь, затем Андрей Иванович деловито кивнул. Тусклая мина с его лица разом исчезла.

— Вот что, Елисеев, сам Господь тебя сегодня послал. Сослужи-ка нам службу. Даже не нам, государыне нашей! — торжественно объявил Ушаков.

У Ивана аж запело на душе. Не в переписывании канцелярских бумаг видел он своё назначение. Хотелось проявить себя, заслужить почёт и уважение. Но для этого нужно было настоящее дело. А уж за Елисеевым не пропадёт.

— С превеликим удовольствием, ваша милость, — обрадованно сказал молодой человек. — Готов выполнить любое приказание.