Книга Право первой ночи, страница 66 – Екатерина Красавина

— Ладно, поверим. Поверим ему, мам?

— Придется.

Губарев подумал, что ради семейного спокойствия ему придется пожертвовать двумя выходными и вкалывать без продыху. Но что делать, выхода нет. Уговор есть уговор.

Ника влетела домой и с размаху кинулась ко мне. В объятия.

— Аврора! Все кончено.

— Что именно? Рассказывай по порядку! Дрожа она прильнула ко мне.

— Я пришла в кабинет… — начала она.

— Тише! — приложила я палец к губам. — Все дома.

— Тогда, может быть, выйдем на улицу?

— Да, это будет лучше. Вдруг кто-то из предков подслушает. Представляешь, какой скандал будет?

— Точно. Отец и так на меня в последнее время рычит.

— А со мной, напротив, разговаривает вежливо и чинно. Все в башке у него перепуталось.

— Да плевать мне на него.

— Пошли. Не будем терять времени. В коридоре нас окликнула мать.

— Далеко собрались?

— Очень, — огрызается Ника. Нервы у нее ходят ходуном.

— Мы скоро придем, — примиряюще говорю я. — Погода хорошая. Пройдемся немного. Прогуляемся.

Мои слова имеют эффект разорвавшейся бомбы. Из большой комнаты выползает отец и смотрит на нас своими глазами-окулярами. Мы съеживаемся под его взглядом, как нашкодившие школьницы.

— Вы помирились? — скрипит отец.

— А мы и не ссорились! Правда, Аврора? — И Ника неожиданно смеется. Вслед за ней смеюсь и я. Мне становится удивительно легко и свободно.

— Конечно. Мы же сестры! — И тут я вспоминаю, что это — неправда. И во рту набухает горечь.

— Аврора, ты чего? — затормошила меня Ника, увидев мое внезапно исказившееся лицо — Тебе плохо?

— Н-нет. Просто что-то кольнуло в живот.

— Съела чего-то не то. Я тоже вчера купила пирожок в метро, — звенит голос Ники. — А он оказался несвежим…

Я гляжу на Нику и чувствую, что не могу относиться к ней как к чужой. Ну не могу — и все.

Мы выходим на улицу. Ника пересказывает мне разговор с Губаревым, вдруг она останавливается и смеется.

— Ты чего?

Да так. Знаешь, там мне было так плохо, я думала, что еще немного — и упаду в обморок. А сейчас я смотрю на тебя, и мне как-то на все абсолютна наплевать. Что будет, то будет. Не могу же я ходить и думать каждую минуту о тюрьме. — Ника морщит нос. — Ой, ой, как хорошо пахнет. Зеленью. Листиками и травкой. Ой-ой. «Тополиный пух, жара, июнь», — поет Ника.

— Июнь уже давно прошел, — резонно замечаю я.

— Все равно, так хорошо! Как давно я не гуляла просто так.

— Какая листва, Ника! Надо думать: как выбраться из этого капкана. Тщательно продумать все ходы и выходы. Что милиция может использовать против тебя, какие улики…

— Плевать! — отрезала Ника. — Плевать и начхать!

— Нельзя же быть такой легкомысленной.

В другое время Ника сказала бы что-то вроде: «Аврора, не ерунди!» или «Отстань со своими советами». А здесь она молчит и смотрит на меня.

— А чего нам возвращаться домой? Пошли посидим в каком-нибудь кафе. Деньги есть. Или замахнемся на ресторан.

— Те самые пять тысяч долларов? Ника молчит, а потом кивает головой:

— Те самые.

— Ты представляешь, какая это против тебя серьезная улика! Это же идеальный мотив для убийства. Долг, который ты не хочешь возвращать.

— Идеальный мотив для идеального убийства, — дурачится Ника.

Да, мою сестренку ничем не прошибешь. Если уж она решила ничего не воспринимать всерьез, свернуть ее на путь истинный очень трудно.

Я слабо сопротивляюсь.

— Какой ресторан? Тебя обвиняют в убийстве, а ты веселишься…

— Пир во время чумы, — снова смеется Ника.

Ее легкомысленное веселье постепенно заражает и меня. И в самом деле, живем один раз. Чего печалиться о туманном завтра? К чему? Да и можем ли мы предвидеть: что нас ждет впереди? Значит, надо жить сегодняшним днем. И на полную катушку.

— Идет! — Я смотрю сначала на Нику, потом — на себя. Мы обе в джинсах и трикотажных кофточках с короткими рукавами. Она — в голубой, я — в салатовой. — Только наряд у нас не совсем подходящий для ресторана.

— Не комплексуй, Аврора! Мы — девочки что надо. Тип-топ.

— Что надо, — соглашаюсь я. — Тип-топ.

В ресторане мы с жадностью накинулись на еду. Почему-то на нас напал настоящий жор. Обычно я отличаюсь умеренным аппетитом, Ника — тоже не Робин-Бобин. А тут… Мы ели так, словно неделю голодали.

— Это от нервов! — пробормотала я с набитым ртом.

— Ага, — откликнулась Ника. Она ела вторую порцию рыбы в тесте с соусом по-итальянски. — Мы еще забыли заказать десерт.

— Ой, в меня уже не войдет.

— Войдет! — уверенно сказала Ника. — Тут, наверное, такая вкуснятина. Грех не попробовать.

Ника взяла меню, напечатанное удлиненным готическим шрифтом на бумаге цвета кофе со сливками.

— Так, слушай меня внимательно. Домашнее мороженое трех видов: с клубникой, вишней, апельсином. Взбитые сливки с фруктами, малиновое парфе, яблочный торт со сливочным соусом… Выбирай!

— Даже не знаю, что выбрать. Дай меню. Я просмотрю сама.

Я беру меню и листаю его.

— А язык в вишневом соусе или жареный фазан с вареньем из клубники… Слабо?

Ника заливается смехом.

— Надо же. Фазан с вареньем! Никогда не думала, что так бывает. Надо обязательно попробовать это в следующий раз. Придем сюда еще, Аврора?

— Придем! Обязательно придем! — Я верю в это так же твердо и непогрешимо, как в то, что Земля вертится вокруг Солнца. И что сегодня на дворе стоит лето.

— Отлично! Это мне нравится. Давай еще закажем бутылку вина. А то сидим и не пьем. Непорядок! Это надо исправить.

— Может, обойдемся и так? — Я боюсь, что Ника потеряет чувство меры. Когда она в азарте, ее очень трудно остановить.

— Не глупи, Аврора! Чего сидеть и скучать, посмотри, вокруг одни постные рожи. — Народу в зале, выдержанном в сине-белых тонах, действительно немного. Мы сидим в ресторане европейской кухни с чарующим названием: «Дары Средиземноморья». Напротив нас молодая пара сосредоточенно жует, уткнувшись в свои тарелки. У нее плоское, как сковородка, лицо и худые ключицы, выпирающие из бледно-желтого платья. У него — физиономия, словно повернутая набок. Асимметричное лицо и чуть миндалевидные глаза. Рожи действительно постные. Постные и скучные.

— Она, как камбала, — плоская, — громко шепчет мне Ника. — А он — вытянутый, как морской конек.