Онлайн книга «Талтос»
|
И хотя провинциальная родственница пока не продемонстрировала никаких уникальных способностей, в ней, несомненно, было что-то незаурядное. Капиталы Мэйфейров и авторитет семьи вполне способны обеспечить Мэри-Джейн безбедное существование. Почему бы ей не заниматься с персональным учителем – например, с тем, которого пригласили, чтобы навсегда освободить Мону от скучных, смертельно надоевших занятий в школе? Беатрис настаивала на необходимости купить Мэри-Джейн какую-нибудь достойную одежду, прежде чем та уедет из города, и, конечно же, впредь посылать ей приличные вещи, чтобы она не рядилась в обноски. Была и еще одна тайная причина симпатии Моны к Мэри-Джейн. Ковбойская шляпа – маленькая соломенная шляпа со шнурком, красовавшаяся на голове гостьи в первые минуты ее появления, сброшенная затем на спину и вернувшаяся на свое место, как только Мэри-Джейн села за руль пикапа. Ковбойская шляпа… Давняя мечта, не забытая и тогда, когда Мона стала по-настоящему богатой и летала по всему миру на собственном самолете. В течение многих лет она рисовала в своем воображении, как в такой вот шляпе по-хозяйски входит в офисы, банки, осматривает цеха заводов и фабрик… А Мэри-Джейн Мэйфейр уже носила ковбойскую шляпу. С косичками на макушке, в затрапезной хлопчатобумажной юбчонке, в глазах Моны она воплощала собой правильный и успешный стиль жизни. Даже ее обломанные, с шелушащимся фиолетовым лаком ногти были частью все того же стиля, придававшего ей грубоватую соблазнительность. Ладно. Нетрудно будет проверить это, не так ли? – Какие у нее глаза, Мона! – восхищалась Беатрис, когда они прогуливались по саду. – Согласись, этот ребенок великолепен! Не понимаю, как я могла… Ее мать… Знаешь, та всегда была психически нездорова. Нельзя было позволять ей убежать с ребенком на руках. Но между нами и Мэйфейрами из Фонтевро всегда были скверные отношения. – Ты не можешь заботиться обо всех, Беа, – убеждала ее Мона. – Во всяком случае, не в большей мере, чем Гиффорд. Однако позаботиться следовало бы. И если Селии и Беатрис задача не по силам, что ж, придется заняться этим ей, Моне. Она вдруг отчетливо ощутила себя частью большой команды, и новое ощущение стало для нее в этот вечер одним из глубочайших откровений. Пока в груди бьется сердце, Мона будет делать все, чтобы мечты Мэри-Джейн стали реальностью. – Девочка весьма своеобразна, но производит приятное впечатление, – признала Селия. – Да… и этот пластырь на ее колене, – едва слышно пробормотал Майкл. – Удивительное создание. Я верю тому, что она сказала о Роуан. – Я тоже, – кивнула Беатрис. – Только… – Только – что? – с отчаянием в голосе спросил Майкл. – Что будет, если она так никогда и не заговорит! – Постыдись, Беатрис! – с упреком воскликнула Се-лия и внимательно посмотрела на Майкла. – Ты находишь пластырь сексуальным, Майкл? – спросила Мона. – Право, не знаю… Пожалуй… На мой взгляд, в этой девочке сексуально все. Но при чем тут я? Казалось, он говорит вполне искренно и сам непритворно в это верит. Ему хотелось вернуться к Роуан, хотелось просто сидеть с ней рядом и читать какую-нибудь книгу. На протяжении какого-то времени после того дня Роуан – Мона готова была поклясться – выглядела как-то по-иному: глаза ее время от времени смотрели строже, а иногда в них словно застывал невысказанный вопрос. Быть может, следовало бы снова послать за Мэри-Джейн? Впрочем, возможно, она и сама вот-вот вернется. Мона неожиданно для себя обнаружила, что с нетерпением ожидает встречи. А может, попросить нового шофера завести чудовищно длинный лимузин, уложить в кожаные карманы лед и напитки и отправиться к затопленному дому? Она могла себе это позволить, имея в своем распоряжении личный автомобиль. Правда, Мона еще не успела привыкнуть к своему новому положению. В течение двух-трех последующих дней казалось, Роуан чувствует себя лучше: у нее все глубже прорезывалась маленькая морщинка на лбу, наличие которой можно было счесть свидетельством работы разума. Но вот сегодня… В этот тихий жаркий полдень… Мона видела, что Роуан постепенно, но неуклонно соскальзывает в прежнее состояние. Даже жара и влажный воздух никак на нее не влияли. Лишь капли пота то и дело выступали на лбу, и Селия неустанно отирала их, однако сама Роуан даже не делала попыток сделать это самостоятельно. – Пожалуйста, Роуан, поговори с нами. – Голос Моны звучал по-детски тоненько и просительно. – Я не хочу быть наследницей легата! Можешь сколько угодно ругать меня за это, но я не хочу. – Она оперлась на локоть, и рыжие волосы опустились словно вуаль между ее лицом и чугунной оградой сада, создав иллюзию уединения. – Ну пойми же меня, Роуан. Ты знаешь, что сказала Мэри-Джейн Мэйфейр? Что ты все слышишь и понимаешь, что ты здесь, с нами. Пожалуйста, Роуан! Мона подняла руки, чтобы поправить ленту и избавиться от неприятного ощущения зуда. Ленты не было: Мона перестала повязывать ею волосы после смерти матери. На голове теперь красовалась усыпанная жемчугом заколка, слишком туго зажимающая тяжелую прядь волос. Черт с ней. Она расстегнула замочек и позволила волосам соскользнуть на спину. – Послушай, Роуан, если хочешь, чтобы я ушла, дай знак. Я пойму и мгновенно исчезну. Роуан молчала, устремив пристальный взгляд не то на дикорастущую изгородь из лантаны, усыпанную мелкими коричневыми и оранжевыми цветами, не то на кирпичную стену. Мона тяжко вздохнула, точно капризный и нетерпеливый ребенок. В конце концов, она уже перепробовала все, кроме гнева и раздражения. Может, настало время кому-то использовать и такой способ? «Только пусть это буду не я», – мрачно подумала она. Она встала, подошла к стене, вырвала два прутика лантаны и положила их перед Роуан – словно дар богине, сидящей под дубом и внимающей людским молитвам. – Я люблю тебя, Роуан, – едва слышно произнесла Мона, – ты мне необходима. На одно мгновение глаза ее затуманились – казалось, вся зелень сада сомкнулась в одну зеленую вуаль. Мона на миг ощутила стеснение в горле, в голове слегка застучало, а затем настало высвобождение – гораздо более тяжкое, чем рыдание: некое смутное и ужасное прозрение, осознание случившегося когда-то кошмара. |