Онлайн книга «Диверсанты Его Величества. "Рука бойцов колоть устала"»
— Полноте, братец. Уж не нам, понюхавшим пороху и с лихвой хлебнувшим горячего, чиниться, подобно провинциальным купчихам. — Привычка со службы. — Оно похвально, но мы же в отставке. Так что там про рожь, господин сержант? — Как вам сказать, господин лейтенант… Пшеница, конечно, закупается комиссариатом по весьма приятным для нас ценам… — Еще бы! Почти вся идет за границу и возвращается чистым золотом. — Точно так. В воюющей Европе некому и некогда растить хлеб, а голодных ртов убавилось не так уж много. — Мерзавец-управляющий то же самое и говорил. А под повышенные обязательства предлагал взять кредит на паровую машину для мельницы. Ведь дадут? — Свободных средств не хватает? — удивился отец Михаил. — Сколько у вас с аренды выходит? — У меня общегосударственные расценки со скидкой на суглинки и подзолистые почвы! — Федяков, оскорбленный в лучших чувствах, вскинул голову. — Ни копейки лишней не беру, вам ли этого не знать? — Простите, Юрий Сергеевич, не хотел обидеть, но… — Я купил пай на Выксунском сталелитейном заводе, — пояснил мгновенно остывший и пришедший в прежнее добродушие помещик. — Так что бедую нынче без гроша в кармане. А обвинять в скупости и скопидомстве… — Разве кто обвиняет? — поспешил вмешаться отставной егерь. — Вернемся к нашему разговору, ваше благородие. — Извольте. — Так вот… Мы говорили о пшенице, но читали ли вы газеты за последние полгода? Тон некоторых заметок, появляющихся с завидной регулярностью, позволяет предположить скорую острую потребность именно во ржи, так как ржаной хлеб составляет основу рациона… Вы понимаете? — Запахло порохом? — Мне так кажется. — И где учат подобной внимательности при чтении газет? Федор Саввич сделал непонимающую физиономию: — В каком смысле? После излечения и отставки я прослушал курс сельскохозяйственного училища императрицы Марии Федоровны и более нигде не обучался. — Возможно, — не стал спорить помещик. — Но не пора ли начинать? — Сейчас готово будет, — Федор Саввич кивнул в сторону отца Михаила, незаметно покинувшего их и распоряжавшегося на паперти. — Вот и стол выносят. А вам кресло. Батюшка не знал, откуда появилась традиция накрывать стол алым сукном, но митрополит Нижегородский и Арзамасский Антоний, на приеме у которого пришлось бывать несколько раз, уверял, будто бы в Петербурге по-иному и не делают. Чтобы не отставать от столичных мод и веяний, пришлось пожертвовать целым рублем, зато теперь никто не упрекнет жителей Федякова их провинциальностью. Поверх сукна, ближе к правому краю, неизменный графин с водой. — Господа мужики! — начал отец Михаил и замолчал, пережидая поднявшийся гул. Подобное обращение к крестьянам давно вошло в привычку, но до сих пор вызывало оживление в толпе. Пришлось постучать по графину кохинуровским карандашом, после чего шум стих и можно было продолжить. — Господа мужики! — повторил священник и поклонился в сторону сидящего в кресле Федякова: — И господин лейтенант… Мы собрались для принятия обязательств и, самое приятное, для получения задатков под будущий урожай. И благослови вас Господь! Прошу вас, Потап Захарович, начинайте. Скромный чиновник государственного закупочного комиссариата, более обеспокоенный предстоящей заготовкой и перевозкой сливочного масла, чем процедурой оформления обязательств, придвинул к себе толстую тетрадь с висящей на шнурке сургучной печатью и, устало вздохнув, крикнул: — Подходите по одному! Мужики замешкались, не решаясь выйти поперед спокойно сидящего Федякова. Разве можно так не уважить барина? Пусть бывшего барина, но все же… — Давайте-давайте, — махнул рукой Юрий Сергеевич. — Я не тороплюсь. Тогда первым протиснулся сквозь толпу Федор Саввич: — Самохин я. Пиши пятьсот пудов ржи да по триста пудов ячменя с овсом. Отец Михаил расслышал завистливый вздох. Оно и понятно, на немалый урожай рассчитывал вольный хлебопашец, но народ-то знал, сколько будет на самом деле, — занизил Федор обязательства, чтобы осенью продать тому же комиссариату по более высокой цене. Хорошо крепкому хозяину, а многие с нетерпением ждали сегодняшнего задатка — кто собирался лошаденку прикупить, кто дом подновить, а кто и просто от природной предусмотрительности. Мало ли — засуха, а выплаченное назад никто не забирает. — Извольте получить и расписаться, — чиновник зазвенел извлеченным из вместительного сундучка серебром и протянул Самохину деревянную ручку со стальным пером: — Грамоту знать изволите? — А оформления в Зубцовский уезд Рыльской губернии не желаете ли? — ледяным тоном, перенятым когда-то у полкового командира, осведомился Федор Саввич. Закупочный комиссар только сейчас удосужился взглянуть на стоящего перед столом человека и слегка спал с лица: — Простите великодушно, господин младший сержант! Совсем замотался, понимаете ли. Страда! — Но к людям внимательнее нужно быть. — Самохин оставил в тетради витиеватую подпись и сгреб деньги. — Будьте здоровы, сударь. Чиновник проводил взглядом уходящего с площади вольного хлебопашца и прошептал отцу Михаилу: — Сурьезный господин, однако. — И уже во весь голос. — Следующий кто? Последним объявил об обязательствах Юрий Сергеевич Федяков. Он к столу не подходил, так что пришлось комиссару нести тетрадь и сундучок к креслу, в котором с удобствами расположился помещик. — Пишите, милейший, семь тысяч пудов ржи. — Все же приняли решение? — явившийся следом отец Михаил позволил себе усомниться. — Народу где возьмете на уборку? — Разорюсь на пару конных жаток. И черт с ней, с паровой мельницей. — Хм… Не поминайте нечистого. — Извините, отче, само вырвалось. Вы нынче к Макарию едете? — Хотите там жатки посмотреть? Лучше приказчику князя Гагарина отпишите, а уж он в наилучшем виде сделает. И привезет, и людей работе научит, и на учет в губернской мастерской поставит. — У князя дорого. — Зато без поломок, особенно если своевременно механика вызывать для обслуживания. Тем более работники у вас серьезные. — Это точно, — согласился Федяков. Действительно, на работников он нарадоваться не мог. А если бы хоть один из них говорил по-русски, то им бы вообще цены не было. Три десятка беглецов из воюющей одновременно против Наполеона и германских княжеств Австрии изъяснялись на каком-то странном наречии немецкого языка, и Юрий Михайлович, любивший коротать время за перечитыванием глубоких размышлений господина Канта в подлиннике, понимал их с трудом. Но работали так, что аж спины от натуги трещали. Настолько изголодались по земле в своих игрушечных Европах? Наверное, так. Ничего, за десять лет, положенных на кандидатство в российские подданные, и человеческой речи научатся, и заслужат право служить в армии. Пусть право не для себя, для детей, но все же… |