Книга Азазель, страница 25 – Борис Акунин

— Виноват, не дослышал. Пойдем, Эразм.

Фандорин послушно встал и пошел за хозяином. Они проследовали темной анфиладой и оказались в круглой комнате, где царил замечательный беспорядок — валялись чубуки и трубки, пустые бутылки, на столе красовались серебряные шпоры, в углу зачем-то лежало щегольское английское седло. Почему это помещение называлось «кабинетом», Фандорин не понял — ни книг, ни письменных принадлежностей нигде не наблюдалось.

— Славное седлецо? — похвастал Зуров. — Вчера на пари выиграл.

Он налил в стаканы бурого вина из пузатой бутылки, сел рядом с Эрастом Петровичем и очень серьезно, даже задушевно сказал:

— Ты прости меня, скотину, за шутку. Скучно мне, Эразм. Народу вокруг много, а людей нет. Мне двадцать восемь лет, Фандорин, а будто шестьдесят. Особенно утром, когда проснусь. Вечером, ночью еще ладно — шумлю, дурака валяю. Только противно. Раньше ничего, а нынче что-то все противней и противней. Веришь ли, давеча, когда жребий-то тянули, я вдруг подумал — не застрелиться ли по-настоящему? И так, знаешь, соблазнительно стало… Ты что все молчишь? Ты брось, Фандорин, не сердись. Я очень хочу, чтоб ты на меня зла не держал. Ну что мне сделать, чтоб ты меня простил, а, Эразм?

И тут Эраст Петрович скрипучим, но совершенно отчетливым голосом произнес:

— Расскажи мне про нее. Про Бежецкую.

Зуров откинул со лба пышную прядь.

— Ах да, я забыл. Ты же из «шлейфа».

— Откуда?

— Это я так называл. Амалия, она ведь королева, ей шлейф нужен, из мужчин. Чем длиннее, тем лучше. Послушай доброго совета, выкинь ее из головы, пропадешь. Забудь про нее.

— Не могу, — честно ответил Эраст Петрович.

— Ты еще сосунок, Амалия тебя беспременно в омут утащит, как многих уже утащила. Она и ко мне-то, может, прикипела, потому что за ней в омут не пожелал. Мне без надобности, у меня свой омут есть. Не такой глубокий, как у нее, но ничего, мне с головкой хватит.

— Ты ее любишь? — в лоб спросил Фандорин на правах обиженного.

— Я ее боюсь, — мрачно усмехнулся Ипполит. — Больше, чем люблю. Да и не любовь это вовсе. Ты опиум курить не пробовал?

Фандорин помотал головой.

— Раз попробуешь — всю жизнь тянуть будет. Вот и она такая. Не отпускает она меня! И ведь вижу — презирает, ни в грош не ставит, но что-то она во мне усмотрела. На мою беду! Знаешь, я рад, что она уехала, ей-богу. Иной раз думал — убить ее, ведьму. Задушу собственными руками, чтоб не мучила. И она это хорошо чувствовала. О, брат, она умная! Я тем ей и дорог был, что она со мной, как с огнем, игралась — то раздует, то задует, да еще все время помнит, что может пожар разгореться, и тогда ей головы не сносить. А иначе зачем я ей?

Эраст Петрович с завистью подумал, что красавца Ипполита, бесшабашную голову, очень даже есть за что полюбить и без всякого пожара. Такому молодцу, наверно, от женщин отбоя нет. И как только людям этакое счастье выпадает? Однако это соображение к делу не относилось. Спрашивать нужно было о деле.

— Кто она, откуда?

— Не знаю. Она про себя не любит распространяться. Знаю только, что росла где-то за границей. Кажется, в Швейцарии, в каком-то пансионе.

— А где она сейчас? — спросил Эраст Петрович, впрочем, не очень-то рассчитывая на удачу.

Однако Зуров явно медлил с ответом, и у Фандорина внутри все замерло.

— Что, так прижало? — хмуро поинтересовался граф, и мимолетная недобрая гримаса исказила его красивое, капризное лицо.

— Да!

— М-да, если мотылька на свечку манит, все равно сгорит…

Ипполит порылся на столе среди карточных колод, мятых платков и магазинных счетов.

— Где оно, черт? А, вспомнил. — Он открыл японскую лаковую шкатулку с перламутровой бабочкой на крышке. — Держи. По городской почте пришло.

Эраст Петрович с дрожью в пальцах взял узкий конверт, на котором косым, стремительным почерком было написано «Его сиятельству графу Ипполиту Зурову, Яково-Апостольский переулок, собственный дом». Судя по штемпелю, письмо было отправлено 16 мая — в тот день, когда исчезла Бежецкая.

Внутри оказалась короткая, без подписи записка по-французски:

«Вынуждена уехать не попрощавшись. Пиши в Лондон, Gray Street, отель „Winter Queen“, для Ms. Olsen. Жду. И не смей меня забывать».

— А я посмею, — запальчиво погрозил Ипполит, но немедленно сник. — Во всяком случае, попробую… Бери, Эразм. Делай с этим что хочешь… Ты куда?

— Пойду, — сказал Фандорин, пряча конверт в карман. — Торопиться надо.

— Ну-ну, — с жалостью покивал граф. — Валяй, лети на огонь. Твоя жизнь, не моя.

Во дворе Эраста Петровича нагнал Жан с каким-то узлом в руке.

— Вот, сударь, забыли-с.

— Что это? — досадливо оглянулся спешивший Фандорин.

— Шутите-с? Ваш выигрыш. Их сиятельство велели беспременно догнать и вручить.

* * *

Эрасту Петровичу снился чудной сон.