Онлайн книга «Настоящая любовь»
— Ну? — спросил Герейнт. — Что ты здесь делаешь? — Я играл, — ответил ребенок писклявым голоском, — и потерялся. В точности такой же предлог он сам придумал в тот единственный раз, когда его поймали, — к счастью это был один из садовников, а не кто-нибудь из егерей. Но все равно, когда его отпустили, спина у него так болела, что он не мог нормально идти, а когда с трудом добрался до вересковой пустоши, где стояла их лачуга, служившая им домом, то долго не мог сидеть. — Потерялся, охотясь на кроликов? — спросил Герейнт. Мальчишка пожал плечами и покачал головой. — Ты знаешь, кто я? — спросил Герейнт. Мальчик кивнул, и Герейнт разглядел в его глазах неподдельный страх. — А ты кто такой? — последовал следующий вопрос. — Идрис, — ответил мальчик. — Идрис? Просто Идрис? — Идрис Парри. — Идрис Парри, — произнес Герейнт, — тебя никто не учил, как обращаться к взрослым? — Идрис Парри, сэр, — исправился мальчик. — И где же ты живешь, Идрис Парри? — спросил Герейнт, надеясь, что ответ будет не тот, какой он ожидал услышать. — С мамой и папой, — сказал ребенок не так смело, — и сестрами. — Я спросил где? — настаивал граф. Мальчик махнул рукой в сторону холмов. — Там наверху, — ответил он, и Герейнт незаметно поморщился. — Вы собираетесь выслать меня, сэр? Ссылка на каторгу. За браконьерство. Ребенок рано узнал, на какой риск идет, точно так же, как когда-то узнал он сам. — Прошу вас, сэр, лучше побейте меня, — тут же попросил он, и Герейнт понял, чего стоило мальчику проявить такую слабость. — Я потерялся. Я просто играл. — Послушай, Идрис. — Герейнт полез в карман. — Здесь когда-то стояли хитрые ловушки, угодишь в такую — и она вцепится тебе в ногу, как тысяча дьяволов, и будет держать до тех пор, пока кто-то не придет высвободить тебя. Думаю, вполне вероятно, что их до сих пор никто не убрал. Впредь ты будешь очень осторожно выбирать место для игр, ладно? Ребенок кивнул. — Тебе можно верить? — спросил Герейнт. Он уже извлек монету, не слишком мелкую, чтобы быть бесполезной, и не слишком ценную, чтобы вызвать подозрение, и протянул ее мальчику. — Отдай это своей маме, Идрис. И ты поступишь умно, если скажешь, что получил ее от кого-то другого и в другом месте. Ребенок заподозрил ловушку — точно так же заподозрил ее он сам, когда мистер Вильямс в первый раз предложил ему деньги. Мальчик решил: монета — это приманка, чтобы подманить его поближе и схватить. Поэтому Герейнт подбросил монету в воздух, а мальчик ловко ее поймал. — Теперь ступай, — сказал Герейнт. — И смотри не угоди в ловушку. — Да, сэр. — Мальчик уже уходил, но потом замер и оглянулся: — Спасибо, сэр. Герейнт коротко кивнул. У него засосало под ложечкой. И как только эта семья живет на вересковой пустоши с ребенком, таким оборванным, что, похоже, на нем нет ни одной целой вещи? Но это все-таки семья, если мальчик сказал правду. Отец и мать. И живут они там не потому, что их изгнали из деревни и отлучили от церкви. По крайней мере этот ребенок не бастард. Однако его не оставляло неприятное ощущение оттого, что пришлось столкнуться с такой нищетой. В Тегфане в отличие от улиц Лондона она почему-то казалась не такой безликой. Герейнт подумал, что поступал эгоистично, стараясь держаться подальше от этих мест. Он намеренно не вникал в дела Тегфана, проявляя непростительную слабость. Теперь оставалось надеяться, что из-за этого он не потерял окончательно дружбу с Аледом и враждебность к нему людей не продлится долго. Все-таки это его народ. Он понял это в ту секунду, когда вернулся, или, возможно, еще раньше, в ту секунду, когда произошла короткая встреча на лондонской улице. Это его народ. На еженедельную репетицию церковного хора всегда собиралось много народа, если только не было страды. Пение было той страстью и тем увлечением, которые объединяли почти всех жителей Западного Уэльса, впрочем, то же самое происходило и в других районах Уэльса. Марджед с детства дирижировала хором, чтобы освободить отца хотя бы от одной обязанности, которых у него было очень много. Она часто думала, что, наверное, не совсем правильно считать ее дирижером. Валлийскому хору, если только он не принимал участия в каком-нибудь местном фестивале, на самом деле не нужен был человек, который стоял бы перед ним, отбивая такт и задавая громкость. Валлийский хор просто пел сердцем, и пел слаженно. Для валлийских певцов не существовало большего удовольствия, чем вслушиваться в стройное звучание голосов своих партнеров, каждый из которых выводил собственную партию. Роль Марджед заключалась в том, что она начинала репетицию, прекращая шумную болтовню, — участники хора обменивались новостями, рассказывали друг другу обо всем, что случилось с прошлого воскресенья. Кроме того, она выбирала гимны, которые им предстояло спеть во время ближайшей воскресной службы, и порядок исполнения. Когда же они начинали петь, она садилась и пела вместе с ними под неумелый аккомпанемент мисс Дженкинс, барабанившей по клавишам древнего фортепиано воскресной школы. Так они распевали целый час, а Марджед думала про себя, что они собираются здесь каждую неделю вовсе не для репетиции, а чтобы попеть всласть и посудачить. Проходил час, и они принимались болтать и сплетничать с тем же пылом, с каким предавались этому занятию после утренней службы по воскресеньям. Она все еще сердилась. Она ополчилась на него даже больше, чем следовало, из-за недовольства собой. После его визита она не переставая думала о нем. Даже видела во сне, испытывая ненависть и глубокое возмущение по поводу того, что он вернулся в Тегфан. Почему он не поступил как порядочный человек, не остался в Англии? Как только Марджед дала понять, что репетиция окончена, тут же начались разговоры, главным предметом которых, разумеется, был он. Почти каждый успел повидать его, а некоторые даже удостоились личных бесед. Все сошлись в одном мнении: вид у него очень важный, ведет он себя как истинный джентльмен, говорит по-английски даже лучше самих англичан, а держится очень строго. Несколько человек осмелились заметить, что он был очень любезен во время визита и с интересом осматривал их фермы. Возможно, теперь наступят перемены, раз он приехал и все увидел сам. Но большинство было настроено враждебно: уж очень он заносчиво держался и даже не спросил, есть ли у них какие-нибудь проблемы или жалобы. — Он посочувствовал мне в связи со смертью Юрвина, — произнесла наконец Марджед, не в силах больше уклоняться от участия в разговоре. — А затем похвалил за то, как я одна управляю фермой. Все равно что сказать, будто Юрвин не идет в счет и мне даже лучше без мужа-преступника. — Она была в такой ярости, что голос дрожал, а руки тряслись. |