Онлайн книга «Он не хотел предавать»
|
Исидро рассмеялся. Ответил по-русски: — Неплохо. Судя потому, что на столе стоял ром «Гавана-клаб», хозяином застолья был кубинский подполковник. Яцек мимоходом объяснил: — Кубинцы предлагают свою базу в районе Кайо-эль-Буканеро для очередного тренинга. Не знаю. Надо подумать. — Что означает «буканеро»? — поинтересовался Георгий. — Пират. Корсар, — объяснил подполковник. — А «кайо»… — Остров, я знаю. — Вы бывали на Кубе, Хорхе? — Бывал. — Где? — В Гаване. — Мне знакомо ваше лицо. Мы с вами не встречались? — Не знаю. У меня плохая память на лица, — слукавил Георгий. — А что, кубинцы заинтересованы в участии в антитеррористическом тренинге? — О да, конечно, — растягивая гласные, ответил подполковник. — Проблема международного терроризма очень остро стоит перед нашим народом уже более сорока лет. Начиная от попыток физического устранения главы нашего правительства Кастро Руса… — О да, это классика, — с едва уловимой иронией вставил Яцек. — …До международной торговли наркотиками, в чем нас обвиняют американцы. — Разве генерал Очоа не торговал наркотиками? — наивным тоном спросил Георгий. — Генерал Очоа был предателем, — очень серьезно ответил кубинец. — Насколько я помню, его расстреляли? — Да, он был приговорен к смертной казни, — еще серьезнее сказал кубинец и пошел к барной стойке. Георгий вспомнил, где он встречался с подполковником Карпентером. Год назад на американской военной базе в Гуантанамо, куда Гольцов летал в составе делегации на опознание одного из арестованных американцами афганских террористов — по данным Интерпола этнического татарина родом из-под Казани. Подполковник Карпентер сопровождал делегацию от гаванского аэропорта Хосе Марти до городка Гуантанамо в восточной, беднейшей части острова, где под палящим солнцем ржавыми маскировочными сетками тянутся плантации табака. — Ты чего, не в настроении? — шепнул Яцек. — Проблемы? — Как всегда, все просто замечательно. Слушай, может, оторвешься от своего кубинца, съездишь со мной кое-куда? — Что, прямо сейчас? — Да. — Поконкретнее можешь сказать, куда именно? — На Троекуровское кладбище. Привыкший ко всякому, Яцек не стал больше задавать вопросов. Посмотрел на часы и шепнул: — Жди на выходе. Я сейчас. После дождя небо над Москвой поднялось высоко-высоко, словно с города сорвало крышу. По ультрамариновому фону быстро бежали лиловые гряды облаков, отражаясь в темных водах Сетуни. Над голыми кронами кладбищенской рощи высоко возносился шпиль колокольни церкви Николы Чудотворца. Из всех людей, которых знал Георгий, только с Яцеком Михальским можно было вот так внезапно взять и приехать на кладбище к погибшему другу. Не другу, поправил себя Гольцов. Сослуживцу. Они просто не успели ближе сойтись. Всегда так, пока человек жив, многое откладываешь на потом. Это вроде как со знакомой красивой девушкой: думаешь пригласить ее на свидание, но все откладываешь и откладываешь, пока однажды не узнаёшь, что она вышла замуж… В конторе администрации они спросили номер участка. Наглый кладбищенский чиновник, гладкомордый, словно пользовался не бритвой, а дамским кремом для депиляции волос, выпучив глаза, орал при них на пожилую просительницу: «За что я вам дам место? За ваши красивые глаза?» «Если он сейчас повысит на меня голос, я не выдержу и его придавлю», — подумал Георгий. Покосился на Яцека и понял: друг думал о том же. Но, вопреки ожиданиям, кладбищенский паук остался жив и даже начертил им на самоклеющемся листке схему, как пройти к нужному участку. Малышев был похоронен в старой части кладбища, на семейном участке за кованой чугунной оградой. На иссиня-черном мраморном кресте вызолоченными литерами была запечатлена печальная хроника одной семьи: Аполлинарий Поликарпович Малышев 1887–1959 Елизавета Андреевна Малышева (Спасская) 1913–1979 Виссарион Аполлинарьевич Малышев 1910–1995 Юрий Андреевич Малышев 1975–2001 Со стороны реки дул пронизывающий ветер. В воздухе висела изморось. Было сыро и холодно. Георгий достал из внутреннего кармана плаща плоскую бутылку, разлил водку в пластиковые стаканы: — Давай помянем хорошего парня. Яцек взял стакан. — Кого поминать будем? — спросил осторожно. — Вот его, — Георгий кивком указал на крест, — Юрия. Опустив глаза. Яцек смотрел в свой стакан: — Сослуживец? — Да. — Погиб? — Да. Глупо так. Двадцать шесть лет… — Как? — Сам… — Сам? — Да. Застрелился. Яцек поднял глаза. Посмотрел на Георгия, на могилу. — Когда? — Месяц назад. А я узнал только сегодня. Такая вот хреновина, — вздохнул Георгий. — Ну, как говорится, пухом ему земля! Они выпили. Яцек спросил: — Так, у вас теперь шухер из-за него? Он вообще умел ловить ситуацию с полуслова. — Нет, — ответил Георгий. — Кроме меня и шефа, никто ничего не знает. В принципе и не обязаны. Он уволился незадолго до того… — Странно, — заметил Яцек. — Что-то произошло? Георгий пожал плечами: не знаю. За могилой с любовью ухаживали. У подножия креста в вазе стояли свежие гвоздики. Деревянная скамейка в ограде недавно была окрашена в цвет ранней зелени. Георгий просунул руку сквозь прутья решетки, положил на край каменного бордюра свой букет. Все равно в голове не укладывается, что Юра — там. Еще недавно Георгий мог, не кривя душой, заявить: я хорошо знал Юру Малышева. Сегодня — нет. Нет, он плохо знал Юру! Очень плохо, ведь если бы знал хорошо, то заметил бы, что с Юрой что-то происходит. Человек не стреляется без причины. Юра работал с ним бок о бок и ничем не вызвал подозрений. Может быть, в ту минуту, когда они молча доигрывали отложенную партию в шахматы, Малышев думал о том, что позже совершит? И этого Георгий тоже не мог себе простить. Неужели Малышев правда застрелился из-за любви? «Из-за такой ерунды? — подумал Георгий и сам себе подтвердил: — Именно из-за ерунды и стреляются в двадцать шесть лет». Сейчас ему самому тридцать пять… Каким он был девять лет назад? И как всегда, когда пытаешься вспомнить не событие, а свое внутреннее состояние в то время, оказывается, что не можешь. Кажется, что всегда ты таким и был, как сейчас, — тертым калачом, стреляным воробьем, которого на мякине не проведешь. И уж тем более на такой ерунде, как большая, но чистая… Господи! |