Книга Скиталец, страница 68 – Бернард Корнуэлл

— Я этого пока не говорил, — ответил юноша, — но меня зовут Томас.

Очевидно, у брата Гермейна это имя не пробудило никаких воспоминаний, ибо он спокойно погрузился в книгу. Монах беззвучно проговаривал слова себе под нос и переворачивал страницы длинными белыми пальцами, пребывая в изумленной отрешенности. Потом он пролистал книгу обратно, вернулся к первой странице и вслух прочитал на латыни:

— Calix meus inebrians. — Монах вымолвил эти слова на одном дыхании, точно они были священны, потом перекрестился, перевернул страницу и, дойдя до странного древнееврейского текста, разволновался еще большее. — «Моему сыну, — произнес он вслух, очевидно переводя написанное, — который есть сын Тиршафа и внук Ахалиина».

Старик обратил близорукие глаза на Томаса:

— Это ты, что ли?

— Что я?

— Это ты внук Ахалиина, а? — уточнил Гермейн. Несмотря на плохое зрение, он, очевидно, углядел-таки на лице Томаса недоумение и торопливо буркнул: — Впрочем, неважно! Ты знаешь, что это?

— Всякие истории, — ответил лучник. — Истории о Граале.

— Истории! Истории! Вы, солдаты, прямо как дети. Безмозглые, жестокие, необразованные и жадные до всяких россказней. Ты знаешь, что это за письмо?

Он ткнул длинным пальцем в необычные буквы, которые перемежались символами, похожими на изображение человеческих глаз.

— Ты знаешь, что это такое?

— Это древнееврейский, разве нет?

— «Это древнееврейский, разве нет?» — насмешливо передразнил Томаса брат Гермейн. — Конечно, это древнееврейский, даже глупец, обучавшийся в Парижском университете, узнает иудейское письмо, но это магический язык. Такие буквы евреи используют для записи своих заклятий, в черной магии. — Он прищурился, поднеся одну из страниц к самым глазам. — Вот, видишь? Имя дьявола — Абракадабра!

Старик ненадолго призадумался.

— Автор утверждает, что Абракадабру можно призвать в наш мир, произнеся его имя над Граалем. Хм, это вполне возможно.

Желая отгородиться от зла, брат Гермейн снова осенил себя крестным знамением и попристальнее присмотрелся к Томасу.

— Где ты это взял? — резко спросил он, но, не дождавшись ответа, задал другой вопрос: — Это ведь ты, верно?

— Я?

— Ты тот самый Вексий, которого приводил сюда мессир Гийом, — промолвил монах тоном обвинителя и снова перекрестился. — Ты — англичанин! — Это слово прозвучало еще большим обвинением. — Кому ты отдашь эту книгу?

— Сначала я хочу понять, что в ней написано, — сказал Томас, озадаченный этим вопросом.

— Понять ее? Ты? — с издевкой произнес брат Гермейн. — Нет, нет. Ты должен оставить ее у меня, молодой человек, чтобы я сделал с нее копию, а потом сама книга отправится в Париж, к тамошним доминиканцам. Они пришлют человека навести о тебе справки.

— Обо мне? — Томас смутился еще больше.

— О семье Вексиев. Сдается мне, один из отпрысков вашего гнусного племени сражался на стороне короля этим летом, а теперь он подчинился святой церкви. Инквизиторы… — брат Гермейн остановился, очевидно, подыскивая подходящее слово, — побеседовали с ним по душам.

— С Ги? — догадался Томас. Он знал, что так зовут его двоюродного брата, который сражался на стороне французов в Пикардии, и знал, что Ги убил его отца в поисках Грааля, но старому монаху, похоже, было известно малость побольше.

— С кем же еще? А теперь, по слухам, Ги Вексий примирился с церковью, — сказал брат Гермейн, переворачивая страницы. — Примирился с церковью, как же! Может ли волк ночевать вместе с ягнятами? Кто это написал?

— Мой отец.

— Стало быть, ты внук Ахалиина? — с почтением произнес брат Гермейн, после чего возложил тонкие руки на книгу. — Благодарю тебя за то, что ты принес ее мне.

— Можешь ты мне сказать, о чем говорится в отрывках, написанных на древнееврейском? — спросил Томас. Слова брата Гермейна основательно его озадачили.

— Сказать тебе? Конечно могу, но это будет бесполезно. Ты знаешь, кто такой был Ахалиин? Тебе знаком Тиршаф? Конечно нет! То-то и оно. Поэтому не станем попусту тратить времени! Но я благодарю тебя за то, что ты принес мне эту книгу. — Он подвинул к себе клочок пергамента, взял перо и обмакнул его в чернильницу. — Если ты отнесешь это брату-казначею, он выдаст тебе вознаграждение. А сейчас мне нужно работать. — Он подписал записку и протянул ее Томасу.

Юноша потянулся за книгой.

— Я не могу оставить ее здесь, — сказал он.

— Не можешь оставить? Еще как можешь! Такая вещь является достоянием церкви! — Брат Гермейн угрожающе сложил руки на книге. — Ты оставишь ее здесь, — прошипел он.

Раньше Томас думал о брате Гермейне как о друге, или, по крайней мере, он не считал его врагом, и даже грубые слова попечителя скрипториума о предательстве мессира Гийома не изменили этого мнения. Но когда старый монах сказал, что книга должна отправиться в Париж, к доминиканцам, юноша понял, что он на стороне тех самых прихвостней инквизиции, которые, в свою очередь, переманили к себе Ги Вексия. Понял Томас и то, что эти страшные люди стремятся завладеть Граалем с невероятной алчностью, которую он оценил в полной мере только сейчас, и им нужны он сам и эта книга. Похоже, что и брат Гермейн ему враг. Лучник испуганно потянулся за книгой, внезапно поняв, что его приход в аббатство был опасной ошибкой.

— Мне нужно уходить, — настойчиво сказал он.

Брат Гермейн попытался удержать книгу, и, хотя слабые ручонки старого переписчика манускриптов не могли соперничать с могучими мускулами молодого лучника, вцепился в нее так, что мягкая кожа обложки едва не порвалась.

— Куда ты пойдешь? — требовательно спросил монах, а потом попытался обмануть Томаса ложным обещанием: — Если ты оставишь ее, я сделаю копию и отошлю книгу тебе, когда закончу.

Томас собирался на север, в Дюнкерк, поэтому указал место, находящееся в противоположном направлении.

— Я отправляюсь в Ла-Рош-Дерьен, — солгал он.

— Но там же английский гарнизон! — Гермейн не оставлял попыток вырвать книгу, но вскрикнул, когда Томас шлепнул его по рукам, — Ты не можешь отдать это англичанам!

— Я отвезу ее в Ла-Рош-Дерьен, — повторил Томас, забрав наконец рукопись.

Он завернул ее в мягкую кожу, а когда приметил, что несколько монахов, помоложе и покрепче, соскочили со своих высоких табуретов, явно собираясь остановить его, наполовину вытащил из ножен меч. Вид стали охладил их пыл, и они лишь проводили уходящего сердитыми взглядами.

Привратник по-прежнему заходился в кашле. Увидев Томаса, он обессиленно прислонился к арке, из глаз его катились слезы.

— По крайней мере, это не проказа, — с трудом вымолвил страдалец, обращаясь к юноше. — Уж это-то я знаю точно. У моего брата была проказа, и он не кашлял. Правда, это слабое утешение.